Он не мог простить себя. Сара здесь была ни при чем. Она даже ни разу не солгала, сказав, например, что они с Беном любовники. Все за нее сделали Марк и Анжела.
Высокий, но сразу ссутулившийся молодой человек подошел к кровати старого человека, очень похожего на него. Тихо, бережно коснулся слабых пальцев, покоящихся на одеяле.
Папа, прости меня. Прости меня, папа, я предал тебя. Предал в мыслях, предал сердцем, но предал. Тебя, сильного, красивого, самого прекрасного папу в мире, того самого, который учил меня ездить верхом и не бояться падать с лошади. Того самого, который приносил мне в детстве погремки гремучих змей и рассказывал лучшие в мире сказки про гордых и смелых воинов-индейцев. Того самого, который всегда умел выслушать меня и никогда не обижался на мальчишеские грубые выступления. Того самого... Помнишь, как я убежал в Аризону и подбил на это Саймона? Анжела, разумеется, наябедничала, за нами отрядили поисковый отряд, и к вечеру ковбои Джека Мастерсона нашли нас с Саймоном в горах. Саймон плакал навзрыд. Джек Мастерсон не стерпел и дал мне подзатыльник, Анжела с нетерпением ждала, когда ты нас выдерешь, а ты, мой большой папа, непонятно усмехнулся, взял меня за ухо и отвел к себе в кабинет. Здесь висела огромная карта нашего каньона и вообще всего Техаса, ты ткнул пальцем в какую-то точку и сказал: «Надо было взять правее, балбес. За этим перевалом пропасть, а индейская тропа проходит чуть выше и правее. Стыдись, Маркус, ведь ты наполовину сиу...». И все. Ни шлепка, ни подзатыльника.
Через месяц мы Саймоном знали все тропы в каньоне, умели разжигать огонь без спичек, спать на голой земле, не замерзая, и питаться тем, что растет под ногами. Этому всему научил нас ты, папа, хотя именно в этот месяц в Персидском заливе пропали твои самые лучшие танкеры.
Ты вообще всему меня научил, ты дарил себя без остатка, не требуя в ответ ни внимания, ни благодарности.
А я тебя предал. Я украл твою женщину.
Неважно, что она оказалась вовсе не той, кем мы, трое твоих дурацких детей, ее считали. Не твоей любовницей. Все равно... Прости меня, папа...
Марк обеим руками вытер слезы и по-детски всхлипнул. Лицо отца смутно белело в полумраке палаты. На Марка неожиданно навалилась дремота.
Почему он все еще хочет увидеть Сару? Зачем им разговаривать, о чем, все и так ясно... Она презирает его точно так же, как он презирал ее все эти дни.
Сара звонила каждый день по несколько раз, спрашивала о состоянии Бена, но Марка к телефону не звала. Анжелу, разумеется, тоже.
