– Ступай к государыне… Посиди там! Леди Рондо, может быть, и вы пожелаете! – очень любезно обратился он к англичанке, отдавшей ему низкий реверанс.
Обе женщины поняли, что им надо удалиться отсюда, и поспешно двинулись в опочивальню, прикрывая за собою двойные, тяжелые двери.
Здесь они, разглядев, что Анна спит, уселись у туалетного столика и скоро обе задремали.
Обе фрейлины ушли туда же по знаку герцога.
Елизавета тоже двинулась было за своими собеседницами, но ее остановил голос Бирона:
– Одну минуту, ваше высочество! Мне бы надо было… Я желал… Теперь такой удобный случай…
Обычно решительный и грубоватый голос временщика звучал как-то непривычно мягко; в нем слышались даже почти заискивающие нотки, каких, кроме Анны, никто не слышал у Бирона.
– Герцог желает со м н о ю говорить! – искренне удивилась цесаревна. – Без людей… Не сторонитесь, не избегаете «о п а с н о й» цесаревны… Гм… Видно, что-либо сильно поизменилось на свете!..
– Все осталось по-старому. Только время приспело кой для чего! – уже спокойнее, с обычным достоинством начал Бирон. – Ваше высочество не только чаруете людей женскими прелестями, но и устремляете ум свой в глубину наук. И знаете, что всему бывает своя пора.
– Неужели же моя сестрица призовет к сукцессии меня, а не малютку-племянника, как дело решено? – живо отозвалась цесаревна. – Не верится что-то… – с насмешливой улыбкой продолжала она. – Хотя ваша светлость и заговорили со мною необычайно любезно.
– Вижу, вы не можете мне поверить, принцесса! – с печальной миной вздохнул лукавый временщик. – Да, так и быть должно. Я сам виноват. Но если бы я вам сказал, что именно я молил государыню не делать так, как она пожелала… Говорил, что для народа много ближе дочь Великого Петра, чем внук позабытого, жалкого Ивана, ребенок, именем которого станет править в России чужая, иностранная фамилия… Дитя, которое и здоровьем настолько слабо, что почти нет надежды видеть его возмужалым. Значит, придется ждать других сыновей от того же брауншвейгского принца… А родители – все будут стоять у власти…
– Как вы не любите их! – не удержавшись, уронила цесаревна.
– Я люблю Россию… Смеетесь, ваше высочество!.. Могу ли не любить ее. Дикая, темная, полунищая страна, холодная и мрачная. Царство кнута и дыбы. Да, да!.. Это говорю я, кто всегда пускал в ход плаху и кнуты, принцесса… Не глядите столь удивленно и жестко. Народ ваш не привык еще к человеческим поступкам. Пока его воспитаешь, подобно нашим, европейским людям, – нужен страх!
