– Мы за веру, государя, отечество кровь проливаем! – наступая на крестьян, волновались солдаты и моряки. – Вашу же землю бережем… Наше и дело по царству касаемое… А вам – зась!.. Вон из избы, коли больно ершиться стали!.. Всех перекрошим, собаки кургузые!..
– Не больно лайтесь, кобели бездомные! – не поддаваясь, стоя темной стеной, отругивались мужики. – Табашники… Ироды… Антихристовы дети!.. Мы, коли разойдемся, на муку вас изотрем!.. Руби, коли смеешь… Тронь!.. Тронь!.. Ну-ка… Ну!..
Двое-трое из парней, как всегда бывает, если идут стена на стену, выдвинулись вперед, поталкивая плечом ближайших из противников… Лихо замахивались над головой, но проносили мимо удар, ожидая первого нападения с той стороны, чтобы чувствовать за собою больше правоты в дальнейшей схватке.
– Братцы!.. Помилосердствуйте! – вдруг благим матом завопил Арсентьич, врезаясь в самую гущу, где уже готово было вспыхнуть побоище. – Не загубите вконец!.. Харчевню мне прикроют… Всево лишуся… Баба больная, детишек куча… На улицу идите, тамо хошь режьте друг дружку… Тута драки не затевайте!..
– Прочь!.. Не суйся! – отшвырнули его грубые солдатские руки. – Раней бы глядел… Мужичья бы поменей к себе пускал, коли солдатство в твою нору жалует.
Арсентьич, умолкнув, кинулся к дверям и остановился там в нерешимости: звать ли скорее самому патрульных солдат себе на помощь или выжидать, что будет дальше.
В этот самый миг какой-то худой, растрепанный мужичонка в лохмотьях, имеющий вид юродивого, блаженного Христа ради, пользуясь мгновенным затишьем, протиснулся между двумя стенками, нелепо размахивая тощими руками над головой и по-бабьи выкликая:
– Стой, братцы!.. Пожди… Послухай, што я вам скажу… И спору не буде… Меня послухайте!..
– Прочь, чумовой! – отмахнулся от него передний из солдат, и мужичонка, едва не упав, навалился на толпу парней.
Оттуда, наоборот, раздались сочувственные голоса. Несколько рук поддержали блаженного.
– Не трожь ево!.. Пусть скажет свое…
– Може, и вправду дело знает… Сказывай, дядя…
– Што слухать дурака! – возмущались солдаты и матросы. – Видно, и сами вы юродивые…
– Тише, черти… слухать дайте! – покрыл общий гул чей-то густой, могучий выклик. Гомон немного затих.
А тощий, блаженного вида мужик, словно и не заметив удара, от которого едва устоял на ногах, продолжал махать руками и слезливо, на высоких нотах выкликал:
– Братцы, опамятуйтесь… Што зря кровь проливати!.. Бог не велел!.. Еще дозор набегать… всех заберет. Уж никого тамо не помилуют… А вы…
