– Надо наконец что-то предпринять.
– Предпринять? – спросила Ванда. – Зачем?
– Против этого проклятия. Я больше не выдержу пересудов и болтовни. Меня уже допросил весь Сан Вио после случая с телевизионщиком. Больше ни один рабочий не придет в Палаццо Дарио. Сначала был столяр, потом штукатур, теперь этот антенщик.
– А что случилось с теми двумя?
– Столяр отпилил себе большой палец, когда занимался гардеробной синьора Радомира. Ему пытались пришить палец в Гражданском госпитале, но было уже поздно.
– Может, он был просто не очень умелым?
– Синьорина Ванда, – серьезно прервал ее Микель, – стоит мне прийти в мясную лавку на Кампиелло Барбаро, хозяин растопыривает указательный палец и мизинец у меня за спиной. Когда я прихожу за газетами в киоск у Академии купить синьору Радомиру «Gazzettino» и «International Herald Tribune», продавец всегда держится за металл, прежде чем отдать мне газеты. Вы понимаете, о чем я, синьорина Ванда, я вижу. Если бы что-нибудь подобное произошло в моей семье, я бы призвал на помощь все светлые силы. Видите ли, синьорина, я ведь тоже не застрахован и у меня есть близкие. В Падуе у меня есть кузен. Он сейчас работает в пожарной охране.
– Но до сих пор ничего не случилось.
– А со штукатуром?
– Что?
– Синьор Радомир пригласил его отреставрировать салон и лестницу.
– И он упал со стремянки? – нетерпеливо торопила Ванда.
– Нет, – ответил Микель, – с ним случился инфаркт.
– Инфаркт – это народная болезнь, – сказала Ванда.
– Но не у двадцативосьмилетнего парня!
– Рабочие обычно много пьют. Может, он еще и курил?
– Да, может быть. Но здесь еще дело в земле.
– В земле? Земле, то есть в мире, где мы живем?
– Земле в саду, – пояснил Микель. – Сначала глицинии. Они все бледнели и будто устроили голодовку, их подкармливали, а вся листва облетела. В середине-то лета! Потом гортензии. Они рядом росли. Как сговорились. Потом пошла борьба за жизнь пальмы. Она сперва пожелтела, потом начала сохнуть изнутри, пока не уронила крону и сломалась. С олеандром произошло то же самое, да так быстро, словно он покончил с собой. Гибискус весь покрылся тлей. Потом погибли герани на терассе. Я сам их сажал. В садовую землю. И я видел, отчего они погибли. Их корни будто сварились.
– Сварились?
– Да, сварились, будто их полили кипятком.
Голос Микеля дрожал. Он с трудом продолжил:
– Когда я рассказал об этом синьору Радомиру, он тут же позвонил садовнику и расспросил его. Тот сказал, что дело может быть в удобрениях, сад могли перекормить. Мы перестали подкармливать растения. Весь сад стал осыпаться. В середине июня, когда обычно все цветет. Ни листочка не осталось, пара сухих веток как-то держалась. Всего за неделю все погибло.
