– о державе земной. Иерусалим не должен принадлежать никому на земле, он должен быть одновременно общим и ничьим. Никто, кроме Господа, не вправе царствовать в нем…
– Не знаю, как можно это устроить, – вздохнул король.
– Я тоже не знаю и даже думаю, что этого устроить нельзя… И потому мы, стражи, мы, цепные псы при Гробе Господнем, лишены главного – милости Спасителя. Слишком близко стоим, чтобы разглядеть Его…
– Если бы я был здоров! Если бы… – прошептал король. – Может, мне удалось бы соединить в себе Балдуина и Готфрида?…
Взгляд архиепископа Тирского наполнился безграничной нежностью.
– Вам?… Вам бы удалось – без сомнения! Боже мой!
Голос его прервался.
– Уже петухи поют, слышите? Проговорили чуть ли не полночи. Пора спать, государь.
Архиепископ осенил короля крестным знамением и направился к выходу. В дверях он внезапно обернулся и сказал:
– Если вы захотите пойти в храм… незаметно… никем не узнанным… я мог бы…
Лицо Балдуина IV приняло надменное выражение.
– Не хлопочите понапрасну, отче. Если я пойду в храм, об этом не узнает никто… даже вы… Время позднее, почивайте с миром. Да хранит Господь Святую землю!
– Да хранит Господь Святую землю! – откликнулся ученый старик, прикрывая за собой тяжелую дверь.
Глава 4
СБЫВШЕЕСЯ ПРЕДЧУВСТВИЕ
Как большинство новых строений, возведенный в Иерусалиме крестоносцами, дворец Агнессы де Куртене, матери короля, причудливо сочетал в себе черты Востока с чертами Запада. При дворце имелся внутренний двор с фонтаном, однако многие окна глядели вовне – частью на улицу, частью на городскую стену. Сразу же за стеной простиралась долина Иосафата, узкая и глубокая, загроможденная каменными гробницами.
– Бог весть, как мы там все поместимся, – беспокоилась Агнесса де Куртене, взглядывая в ту сторону. – Людей попроще будут, конечно, погребать не здесь, но и для самых именитых места не хватит. Разве что долина расширится каким-то чудом…
Беспокойство о загробном своем устроении отнюдь не нарушало безмятежности, с какой Агнесса относилась к жизни и ее невзгодам. По натуре она была женщина хладнокровная, не любила предаваться печалям, зато обожала лесть: выслушивая похвалы, разнеженно жмурилась, точно сытая кошка. Двор у нее был большой и содержался богато, однако во дворце царил неописуемый беспорядок, граничащий с полным неряшеством. Паломники, нищие, подозрительного вида бродяги беспрепятственно входили в здание, где их принимали и кормили в любую пору. По этой причине Агнесса слыла образцом христианского милосердия, хотя на самом деле жалостливостью не отличалась и была равнодушна к чужим бедам. Благоволение ее к сирым и убогим проистекало не из доброты, а из досужего любопытства – она была весьма падка на всякого рода новости и сплетни. Кто-то из ее бродяг как раз и занес в королевские хоромы проказу, и молодой король напрасно старался подавить в себе чувство глубокой обиды по отношению к матери, не сумевшей уберечь его от страшной болезни.
