– Искать не стоит, – сказал цирюльник. – Они далеко ее утащили.
Стражник послушно помогал им.
– Вот видите, – сказал ему священник, – если бы у вас хватило духу их похоронить, этого не произошло бы.
– Я и схоронил двоих, когда Жароссо слег, но вообще-то это не мое дело.
– Вы, видимо, считаете, что – наше! – бросил священник, смерив Вадо суровым взглядом.
– Ну, с этим-то все равно так получилось бы, – заметил стражник, отводя глаза, – он-то помер нынче ночью.
– Правильно. Потому и нужно ставить сарай.
Когда все трупы были погружены, молодая женщина спросила:
– Мне с ними идти?
– Да, – ответил священник, – а я подойду позже.
Она уселась на задний край повозки, свесив ноги, спиной к покойникам.
– Вы не хотите сесть на козлы? – спросил Гийон.
Она, казалось, не замечала ни запаха, ни огромных синих мух, что вились вокруг нее, опускаясь ей иногда то на руки, то на лицо. Мужчины ушли вперед. Гийон привычным жестом взялся за уздечку – все-таки он был профессиональным возницей,– и они двинулись но той дороге, по какой пришли вчера.
– Далеко нам? – спросил Гийон.
– За лесом, сразу налево. И немного в сторону.
Они миновали ряды бараков и пошли по дороге.
– Эй! – вдруг крикнула Антуанетта Брено.
Матье остановил лошадь. Антуанетта соскочила на землю и подошла к ним.
– Пойду-ка я с вами, – сказала она, – небось покойнички не сбегут.
И они обогнали лошадь, предоставив ей шагать самой. Впереди шел Рыжий Колен – его коренастая фигура, точно маятник, раскачивалась из стороны в сторону. На нем была фетровая шляпа, когда-то, вероятно, серая, но теперь вылинявшая от пота и принявшая цвет болотной гнили. Шеи у него почти не было, поэтому шляпа, казалось, покоилась прямо на широких плечах. Женщина шла рядом с Гийоном – он время от времени прищелкивал языком, подбадривая лошадь.
– Я хочу тебя спросить, – сказала женщина. – Ты иезуита своего хорошо знаешь?
– Да не так уж. Мы вместе сюда пришли – вот и все.
С десяток шагов она шла молча – думала, потом сказала:
– Я тебя спрашиваю потому, что священник, который до него тут был, хоть человек вроде и не злой, а всюду видел колдовство. А мне моя мать – она разные болезни лечить умела – много секретов передала.
Антуанетта пошарила за корсажем и достала несколько высохших листиков, висевших на голубом шнурке у нее на шее.
– Это омела, – пояснила она. – Видишь, я ведь тут уже два месяца вожусь и с мертвыми и с больными. Я сорвала ее, когда сюда шла. Правда, тогда для омелы было рановато. Но все, кто пришел в одно время со мной, давно уже покойники. А мне бояться нечего.
