По обыкновению невозмутимый Такуан взирал на огонь.
– Совсем поздно, да? – пробормотал он, словно бы только заметив ночной мрак.
– Конечно! Скоро рассвет, – раздраженно ответила Оцу.
Не обращая внимания на ее дерзкий тон, Такуан продолжал, словно бы размышляя вслух:
– Смешно, правда?
– Что ты бормочешь, Такуан?
– Почудилось, что скоро должен явиться Такэдзо.
– Известно ли ему, что ты назначил в этом месте свидание?
Взглянув на сосредоточенное лицо монаха, Оцу смягчилась:
– Ты уверен, что он придет?
– Разумеется.
– Зачем он по своей воле пойдет в западню?
– Дело в другом. Причина в человеческой сути. В глубине души люди не сильны, они слабы. Одиночество – противоестественно для человека, особенно если его окружают враги, вооруженные мечами. Я бы очень удивился, если Такэдзо устоял бы перед искушением погреться с нами у костра.
– А если это плод воображения и Такэдзо вообще нет поблизости?
Такуан покачал головой.
– Совсем не пустые мечтания. Эту теорию придумал не я, она принадлежит умелому стратегу.
Он возразил так уверенно и решительно, что Оцу успокоилась.
– Я чувствую, что Симмэн Такэдзо где-то рядом, но он еще не понял, враги мы или друзья. Бедный малый! Сомнения обуревают его, он не может решить, выйти к нам или уйти. Он прячется в тени, смотрит на нас и колеблется, что делать. Знаю! Дай-ка мне флейту, которую ты постоянно носишь за поясом-оби.
– Мою флейту?
– Позволь поиграть!
– Не могу. Я никому не разрешаю дотрагиваться до флейты.
– Почему? – настаивал Такуан.
– Не важно, – отвечала Оцу, решительно вскинув голову.
– Какой вред, если я поиграю? Флейта звучит лучше, чем больше на ней играешь. Я аккуратно.
– Но…
Правой рукой Оцу крепко прижала к себе флейту, спрятанную в оби.
Оцу не расставалась с ней, и Такуан знал, как ей дорог инструмент. Ему и в голову не приходило, что Оцу способна отказать в такой простой просьбе.
– Я ее не испорчу, Оцу! Я играл на десятках флейт. Дай хотя бы подержать ее.
– Нет.
– Ни за что на свете?
– Ни за что!
– Какая ты упрямая.
– Да, упрямая.
Такуан сдался.
– Хорошо, тогда послушаем тебя. Сыграешь хотя бы коротенькую мелодию?
– Не хочу.
– Почему?
– Потому что заплачу, а сквозь слезы не могу играть.
Такуан был озадачен. Его огорчало ее упрямство, но он понимал, что это отзвук той зияющей пустоты, которая глубоко скрыта в сердце Оцу. Она, как и все сироты, была обречена с безнадежным отчаянием грезить о родительской любви, которой была лишена.
Оцу в душе постоянно общалась со своими родителями, которых не знала, но родительская любовь была ей неведома. Единственной родительской вещью, единственной осязаемой памятью о них была флейта. Когда девочку, крошечную, как слепого котенка, нашли на ступенях храма Сипподзи, флейта выглядывала из-за ее оби. По этой примете Оцу могла бы в будущем отыскать своих родных. Флейта была голосами неизвестных ей отца и матери, слитыми воедино.
