Впрочем, не всегда мы ночевали в лесу, как и не всегда наш путь пролегал через лесные чащи. В некоторые леса Беовульф и его товарищи въезжали, не задерживаясь на опушке ни на минуту. Они порой скакали во весь опор прямо через лесные заросли, уверенные, что ничего плохого в этом лесу с ними случиться не может. В то же время на подходе к другим лесам Беовульф командовал сделать остановку, и каждый из воинов, спешившись, разжигал маленький костер и приносил своим божествам какую-то, пусть и скромную, хотя бы символическую жертву, будь то несколько сухарей или обрывок ткани. Лишь исполнив этот ритуал, они были готовы двигаться дальше. А в некоторые леса наш отряд вообще не углублялся. Мы объезжали эти чащобы по опушке, стараясь как можно быстрее обогнуть их.
Я спросил Хергера, почему мы так поступаем, на что он ответил: некоторые леса безопасны для путников, а некоторые – нет, но в дальнейшие разъяснения насчет того, в чем именно состоит эта разница и какие опасности таят леса, куда не рискуют заезжать даже такие храбрые воины, он не углублялся. Я повторил свой вопрос:
– Что же за опасность подстерегает нас в лесах, которые мы обходим стороной?
Его ответ был таков:
– Это то, чего ни один человек не может одолеть. То, что нельзя ни убить мечом, ни сжечь огнем, – и это может обрушиться на тебя, если зайдешь в такой лес.
– А откуда все это известно? – поинтересовался я.
Он засмеялся:
– Вы, арабы, всему хотите найти причины и разумное объяснение. Ваши души – просто мешки, набитые всякими доводами и причинами.
– А разве вас не беспокоят причины и объяснения? – удивился я.
– Все это бессмысленно и ни к чему хорошему не приводит. Мы говорим: человек должен быть умен в меру, но не слишком. Чересчур умный человек узнает свою судьбу заранее. Человек же, чей ум свободен от лишних забот, живет счастливо, а знание своей будущей судьбы еще никому не придавало спокойствия.
Я понял, что мне следует удовлетвориться этим ответом. За время, проведенное в дороге, я уже научился понимать Хергера и мог предугадать, собирается ли он продолжать тот или иной разговор. Порой я спрашивал его о чем-либо, и он давал ответ на мой вопрос. Если же ответ был мне непонятен, я продолжал свои расспросы, и Хергер с готовностью на них отвечал. Тем не менее бывали случаи, когда на свой вопрос я получал лишь короткий, односложный ответ, и при этом Хергер давал понять, что выбранная мною тема не представляется ему сколько-нибудь значимой или интересной. В таких случаях рассчитывать на дальнейшее обсуждение не приходилось. Если я пытался настаивать, мой собеседник ограничивался лишь отрицательным покачиванием головы.
