Мать заплатила мисс Олив, чтобы она поставила номер специально для меня — «Голландская девочка». Я натягивала через голову пышный кружевной фартук и училась отбивать чечетку в огромных деревянных башмаках. Когда мы приехали, танцевать мне так и не пришлось. Голливудский задавака взглянул на меня и сказал: «Некрасивая». Вот и вся история; потом отец дал понять, что больше не будет унижаться попусту.
Я не расстроилась. Самоуверенности мне всегда хватало, а тот мужик на студии, похоже, был просто чурбан. Если кто и обиделся, так это мать. Она сказала, что мы больше не пойдем ни на одну его картину, и «Пасхальный парад» я впервые увидела по телевизору, хотя все говорили, что Джуди Гарланд и Фред Астер так здорово смотрятся вместе.
В общем, мисс Олив рассказала матери о той группе, «Пять перчинок», которая как раз искала замену одной девочке. Я пришла на пробы в своих дурацких деревянных башмаках, потому что мать заплатила за хореографию и хотела окупить вложения. В этих башмаках перекат с пятки не получался, хоть убей. Но «Перчинки» меня приняли из-за подходящего роста.
Группа была разновозрастная. Меня взяли на место первой ступеньки, то есть я оказалась выше всех. Мне тогда было одиннадцать, а пятой ступеньке всего пять.
Надо сказать, что в разновозрастной группе нижней ступеньке достается много внимания просто потому, что она маленькая. Она, младшая, почти всегда избалована донельзя. Первой ступеньке достается много внимания, если она красива, а я, не важно, что говорили некоторые, смотрелась прилично.
Пожалуй, первая ступенька сделала меня лучше. Добрее, терпимее. Внимание пошло мне на пользу. Но это продолжалось недолго. К следующему лету мы со второй ступенькой поменялись местами, потому что она выросла, а я нет. Я узнала, что девочки посередине, между первой и последней ступенькой, — нечто посредственное.
Особенно самая высокая из средних девочек. На первой ступеньке я была симпатичнее всех в «Перчинках», а потом симпатичнее всех стала новая первая ступенька. Забавно получалось.
Нашу руководительницу, деспотичную старуху, мы должны были называть мадам Дюбуа. Именно так, на французский манер. Мадам. Наедине мы называли ее по-другому. Мадам Дюбуа руководила нами во всем. Она учила нас краситься, собирать чемоданы, указывала, какие книги читать, что есть и с кем дружить. Важные ли вещи, мелочи ли — ничто не оставлялось в наших неумелых руках. После каждого выступления она ставила нам оценки, хотя сама в жизни не танцевала. Мои оценки всегда зависели от моего усердия. «Ты ничего не добьешься, пока не будешь стараться», — говорила она. И справедливо. Если честно, я никогда не старалась и ничего не добилась.
