Что-то, кажется, появилось человеческое в этом хлыще, подумал Планщин. А вдруг и в самом деле удастся договориться?…
– Ну вот и кофе, мальчики!
Вкатившая столик с кофием Виктория Гурьевна застала в кабинете просветлевшую погоду, даже подобие улыбок, а мужские улыбки эту влиятельную театральную даму Москвы всегда грели, ибо воспитана она была на идеях Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Если бы парни всей земли!…
В. Сканщин с немым вопросом обратился к В.К. Планщину, и тот кивнул. Из Володиного портфеля мигом вынырнула тут нераспечатанная британская льдинка – джин Beefeater. Расчет опять оказался правильным – Огород пошел встречным курсом, вытащил из загашника бутыль «Армении». Совсем не дурная получилась концовка матча.
– Со свиданьицем, – вполне искренне произнес Вова и, хапнув рюмаху, улыбнулся своему клиенту, с которым, сказать но правде, успел уже сжиться. – Да вы не огорчайтесь, Максим Петрович…
– Да я и не огорчаюсь, – пожал плечами клиент.
– Однако ведь художник всегда хотит…
– Хочет, – по-деловому поправила Виктория Гурьевна.
– Спасибо, – поблагодарил Володя. – Всегда же хочет свое детище показать интеллигенции. Или я не прав?
– Максим Петрович немножко нашу интеллигенцию переоценивает, – сказал генерал. – Эти-то с университетскими значочками – интеллигенция? Думаете, они аплодировать вам будут за «Щепки»? Нет, Максим Петрович, не поймет вас интеллигенция, растерзает. Конечно, альбом ваш – выдающееся произведение искусства…
«…отнести ли это за счет джина с коньяком?…»
– …и давайте, товарищи, не будем его окончательно хоронить. Будем ждать!
– Чего ждать? – вздрогнул Огородников.
– Как чего? – вздрогнул Планщин. – Ждать, когда созреет наша интеллигенция.
– О чем речь? – спросила тут Виктория Гурьевна.
– О фотоискусстве, – пояснил ей вполголоса Володя.
– А-га, – дама слегка отпала.
– Вот говоря о фотоискусстве, – Планщин, как бы сдувая пылинку, легчайше притронулся к мосластому колену, – как вы, Максим Петрович, оценили бы современное его у нас положение?
Макса вдруг словно острейшая тошнота поразила, такой пошлятиной вдруг вывернулась вся ситуация. В собственном доме пью с сыщиками; хитрю ли (?), трушу (?), дерзко ли блефую? Да неужели же никогда нам из-под них не выкарабкаться? Никогда? Под ними всегда? Под хеврой?
– Какое еще там искусство, – грубо сказал он. – О каком еще искусстве вы можете говорить? Какое может быть искусство, если им занимается тайная полиция?
