Вторым по счету дежурил Ваня Ларин. Он сменил Веронику. Вскарабкался в «лэндровер», сел рядом с мелко дрожавшим под несколькими одеялами Филиппсом и заговорщицки подмигнул молодой «археологичке».
— Ложись спать, — прошептал он и влажным полотенцем обтер покрытое мелкими бисеринками пота лицо англичанина. — Я-то привык не спать ночами.
Вероника благодарно пожала Ларину руку и выбралась из «лэндровера». И тут же лицом к лицу столкнулась с Аликом Шелученко. Он беспокойно бродил вокруг машины, курил сигарету за сигаретой и казался очень нервозным.
— Не могу уснуть, — пожаловался он. — А ведь устал просто смертельно. Это все проклятые предчувствия. — Вероника вопросительно вскинула на него глаза. — Я ведь сам с Карпат, в Москве только десятый год всего. И вот ведь проклятое карпатское наследство: дар провидца, ясновидение или что-то в этом роде. Наверное, слышали хоть что-то о молфарах? Нет? — Алик оскорбленно удивился, поправляя очки. — Иногда это ужасно. Заранее знаешь что-то, предчувствуешь. Ужасно. В средние века меня бы сожгли на костре.
— А сегодня не сжигают? — огорчилась Вероника, которой безумно хотелось спать. Алик молчал, покусывая ноготь на немытом уже четыре дня пальце. Московский бактериолог всем по секрету сообщил еще в первые дни их экспедиции, что мыться вредно, что, по его теории, кожа человека способна самоочищаться. Спустя пару месяцев участия в самовольных археологических раскопок и скитания по пустыне от Шелученко заметно попахивало самоочищающейся кожей. — Нет? Кстати, как у нас сейчас насчет предчувствий?
— Я не могу объяснить этого, — Шелученко нервозно схватился за сигареты. — Я чувствую что-то… ну, как будто сквозь меня ток пропускают. Нет, словами не передать, я знаю только, что завтра будет жаркий денек. Непростой…
— Здесь все деньки жаркие, — хмыкнула Вероника.
Алик бросил недокуренную сигарету, раздавил каблуком и пошел в палатку.
— Ненавижу пустыню, — заявил он проснувшемуся Павлу.
… А я всегда ненавидел зиму.
Едва начнет припорашивать стылую землю, как мне уже и на улицу-то выходить не хочется. Снег лишает меня мужества, тотально умолкают мысли. Все запорошит, заметет мелкий снежок, омерзительная сладкая пудра зимы, мириадами ледяных, тонких иголок бьющая в лицо и затылок.
Я ненавижу детей, которые назло зиме лепят огромных снеговиков и находят удовольствие в битвах снежками. Я ненавижу снежки, что нарочно и ненарочно летят в окна моей комнаты в коммуналке, и я ненавижу замерзшее по утрам ветровое стекло моего «жигуленка».
