И она кивнула Домбоно. Он схватил Савельева за руку. Ларин побледнел, Алик смотрел на мир ничего не видящими глазами. Вероника пошатнулась, мертвенно-серая, с дрожащими губами.
— Вероника… — прошептал Павел.
Она кивнула.
— Я… я все поняла. Не забывай, что я тоже учила древнемеройский, как ты и мой Лешка. Я… я… — она схватилась рукой за горло и горько заплакала.
— Женщина может жить! — прозвенел голос-лед. — Бог принимает только невинных дев.
— По крайней мере, ты спасена, — попытался улыбнуться Савельев. — Ника, соберись с силами. Нам еще придется обо всем рассказать Ларину и этому… Шелученко. К тому же еще не все кончено…
— Правда?
— Дождь! Если в ближайшие дни пойдет дождь, мы спасены…
— Но нас все равно никогда не выпустят из Мерое.
— Это другое дело. Давай подумаем об этом завтра или когда пойдет дождь.
За дверью с золотым занавесом их взяли под стражу и повели прочь из дворца. Домбоно остался с царицей.
— Ты говорил, что этот человек смыслит в целительстве? — спросила Сикиника.
— Да, богиня.
— Он, кажется, не дурак. Но сможет ли он помочь?
— Кто знает, богиня? — Домбоно отвел взгляд в сторону. — Своему больному спутнику он не смог помочь, ему помогли наши травы.
— Но, возможно, он может назвать недуг?
— Он скажет то же самое, что принято говорить в их мире: нужна операция.
— К нему никто не прикоснется! — маленькая рука Сикиники взлетела в воздух. — Боли становятся все сильнее, каждый шаг стал для него страшной мукой! И почему только лекари так невежественны?
Что они могут, кроме как отпускать мудреные словечки? — ее лицо-маска на мгновение ожило. — Я желаю переговорить с этим чужаком с глазу на глаз после захода солнца. А пока пусть повисят в клетках на стене храма! — царица подалась вперед, губы ее дрожали. — Как думаешь, Домбоно, будет дождь?
— После жертвоприношения обязательно будет, о богиня, — Домбоно выскользнул из зала.
Когда за ним закрылся тяжелый занавес, Сикиника прижала к груди руки.
— Пусть этот будет умнее моих лекарей, — прошептала она. — Пусть он будет умнее…
