Серьезная атака. Я-то надеялся, что отыграю немного очков. Для того чтобы я согласился оставить Тимошку практиканткам, предполагалось всячески меня упрашивать, уговаривать, и это должно было им напомнить, кто на самом деле тут главный. Сейчас же, глядя на ревущее в унисон (кто бы мог подумать, что такое возможно) трио, я не представлял, что делать. Юные создания, включая чертяшку, так вдохновенно выли, что у меня начало складываться впечатление, что они уже забыли о причинах своей слезливой акции и теперь оттягивались в свое удовольствие, наслаждаясь самим процессом. Я не имею опыта прекращения коллективного слезотечения, да к тому же слышал, что попытки успокоения могут вызвать новый всплеск отрицательных эмоций, поэтому просто, закрыв глаза, ожидал, когда все это кончится. Постепенно рыдания сходили на нет, теперь они преобразовались в редкие одиночные всхлипы, перемежаемые похрюкиванием Тимошки. В предвкушении скорого полного затишья я не заметил, как немного прислал, и мне снова привиделись бесконечные песчаные пляжи, загорелые девушки, тихий шепот волн:
— Нет, ну ты посмотри на него, он опять за старое. Мы тут из сил выбиваемся, на жалость давим, все слезы выплакали о судьбе Тимошечки нашей маленькой. Что с ней будет без нас в незнакомом городе, без заботы, без опеки, без колечек сладеньких?
Так, истерика возвращается, и дальше игнорировать ее не удастся.
— А ну замолчали все! — рявкнул я сквозь дрему таким зычным голосом, что сам испугался.
Сила слова сыграла свою роль: девочки вскочили, прижавшись друг к другу, словно два новобранца перед суровыми очами сержанта, чертяшка понеслась на кухню, где, судя по шуму, заняла безопасное, по ее мнению, укрытие на антресоли. Прекрасно, уже что-то, хотя бы с двумя справился.
— А теперь слушать мою команду... — начал я.
После этой фразы мое командование забуксовало. Черт, что же им приказать-то, чтобы они мне хоть пять минут подумать дали, что с этим чертом (или как ее там — чертякой, чертовкой?) делать? Молчание затягивалось, а промедление в руководстве смерти подобно.
— Сейчас мы пройдем на кухню, где под моим присмотром будет осуществляться операция по поимке и приведению Тимошки в человеческий (надо же такое сказать!) вид. Итак, — начал я ставить акценты, — стащить нечисть с антресолей, очистить от пыли, крошек и прочей грязи, вымыть и посадить под арест... домашний, — добавил я, глядя на их физиономии, на которых уже возникало возмущение. — Итак, под домашний арест в ванную! «Надеюсь, мыло она не съест», — добавил я уже про себя и, как потом оказалось, зря. Зря, что не спросил девочек об этом напрямую.
