— Кстати о принце, — заговорил Госелин, — мне кажется, я пропустил что-то важное. Что случилось на постоялом дворе?
— Обычная драка. — Ренье махнул рукой и показал на распухший висок. — Лично мне досталось. Ему — еще не знаю, не имел возможности рассматривать.
Все трое помрачнели, переглянулись. Агилон высказался:
— Если у его высочества хотя бы вполовину так распухла рожа — королева продаст нас в рудники своему родичу герцогу.
— Полагаю, до этого не дойдет, — с самым серьезным видом возразил Госелин. — В намерения ее величества не входит усиление северного герцогства.
— Откуда такая уверенность в своих силах? — возразил Агилон. — Нам хоть какое дело поручи — что угодно развалим, не то что рудники.
— Следить за принцем — труднее, чем долбить кайлом скалы, — заявил Госелин.
— Вот и попробуем сравнить, — заключил Агилон с видом полной покорности судьбе. И обратил взор на Ренье: — Из-за чего там все случилось?
— Нет, это лучше вы мне скажите, где вас так долго носило? — взорвался Ренье.
— Неважно... Мы ведь успели вовремя, — махнул рукой Агилон. — Кто начал драку?
— Разумеется, принц, — ответил Ренье.
— Ну разумеется! — Агилон вложил в эти слова столько иронии, сколько сумел в себе отыскать.
— Нет, в самом деле! — сказал Госелин. — Почему он разозлился?
— Потому что болтуны и сплетники назвали наследника престола ублюдком и выродком, — ответил Ренье. — Они говорили о том, что кровь Эльсион Лакар — отрава, а сами Эльсион Лакар и особенно их отдаленные потомки — неполноценные существа.
Госелин молча отвернулся, Агилон, напротив, слушал жадно: ему всегда нравились сплетни, и чем грязнее, тем приятнее они щекотали воображение. Он поднял брови с нескрываемой насмешкой:
— И что же во всем этом так возмутило принца?
— Не знаю... — признался Ренье. — Все. Возможно, то, что они говорили о его матери.
— А что они говорили о ней? — тотчас спросил Агилон.
Ренье покачал головой.
— Не могу повторить. Неважно. И еще — что принц не мужчина... и не женщина... вообще — никто. Извращенец.
Он поднял глаза на Агилона почти робко — не сомневаясь в том, что тот хотя бы покраснеет. И уж в любом случае признает за принцем право на негодование.
Но ничего подобного не случилось. С лица Агилона так и не сошла ироническая улыбка.
— А разве это неправда? — осведомился он как ни в чем не бывало.
Ренье тихо переспросил:
— Что — неправда?
— Что принц — извращенец, что он не может иметь близости с женщиной... Это же правда.
