К вечеру Миральда валилась с ног от усталости; Эсвендил и Глорис чувствовали себя не лучше.
— Ну, кажется, управились. Терпеть не могу переезды! — Младшая утерла пот со лба. — Не мешало бы принять ванну… Да, похоже, мыться в здешних краях не принято вообще.
— Что-нибудь придумаем, — сухо обронила Эсвендил, — завтра… А сейчас я бы легла спать.
Кроватей не было. Потому сестры бросили в угол три соломенных тюфяка и почти одновременно заснули.
В ту ночь Миральде приснился странный и даже немного пугающий сон. Она брела куда-то по пыльной дороге, одна, без сестер. Стертые ноги кровоточили, горло ссохлось от жажды, усталость давила на плечи каменной плитой… Но она шла и шла, сама не зная куда, не смея остановиться, и по обе стороны от дороги желтела выжженная летним зноем степь. Потом вдали замаячила покосившаяся изба, и Миральда, хромая, побрела к ней, надеясь передохнуть и утолить мучительную жажду. Она отворила плотно прикрытую дверь, шагнула в прохладный, влажный сумрак, который ласково прикоснулся к обожженному солнцем лицу.
— Эй, хозяева! — позвала ведьма, стоя в сенях. — Есть кто?
Ей никто не ответил. Постояв немного, Миральда двинулась дальше; жажда и голод заглушали всякую осторожность. А из избы пахло свежеиспеченными лепешками. И наверняка там была вода — чистая и прохладная, о какой только можно мечтать.
…В тусклом свете, что пробивался сквозь бычий пузырь, заменявший слюду в маленьком оконце, Миральда увидела грубо сколоченный стол и две лавки. На одной из них, ссутулившись, сидела хрупкая женщина, закутанная в плащ мышастого цвета, латаный-перелатаный, но чистый. Она сидела спиной к Миральде, и та видела только длинные прямые волосы цвета воронова крыла, расплескавшиеся по плечам и спине.
— День добрый, — осипшим голосом сказала ведьма, — не позволите ли передохнуть в вашем доме?
Женщина вздрогнула. Не оборачиваясь, указала на пустую лавку.
— Садись, ведьма.
Голос ее был очень мягким, приятным, даже певучим, но Миральда оторопела так, словно ей в лицо швырнули самые страшные оскорбления.
— Откуда вы знаете, кто я?
Женщина медленно обернулась — и крик застрял в горле.
У нее было очень бледное лицо с правильными чертами. Тонкие черные брови с капризным изломом. Изящный носик и едва тронутые краской губы. А глаза — огромные, продолговатые — как два полированных куска черного обсидиана, ведьминого камня. Ни белков, ни радужки — только бездонная и отражающая свет чернота.
