Но Туара был не в лучшем положении, ему нечем было кормить солдат, а помощь королевских войск запаздывала. Гарнизон был на грани бунта. Наконец маршал решился и обратился к герцогу с запросом насчет условий капитуляции.
Великодушный Бекингэм, истый рыцарь, благородный защитник сирот и утешитель вдов, галантно предложил маршалу самому выработать условия собственной сдачи.
Растерявшийся Туара снова засел в своей крепости и принялся мучительно ломать голову, как бы ему лучше и невинность соблюсти, и капитал приобрести.
Герцог учтиво ждал.
Пока Туара совершал действие, несвойственное военным, — то есть думал, — французский флот наконец появился на поле (точнее на море) военных действий и проскользнул под носом впавших в благодушие англичан. Доставил осажденным продовольствие и подкрепление, избавив тем самым маршала от непосильной работы и предоставив ему возможность вновь проявлять чудеса героизма и храбрости, не требующие затрат умственных сил.
В этом восприявший духом Туара был куда более силен, чем в составлении собственной капитуляции, и в качестве вознаграждения за пережитое унижение он отшвырнул врага от крепости и захватил более сорока английских знамен, которые с триумфом были отправлены в Нотр-Дам-де-Пари.
Бекингэм ни с чем повернул восвояси.
К тому времени я была уже во Франции.
Если войны совершаются ради прекрасных глаз, маленьких ножек и пышных грудок, добра не жди.
Но вернемся пока в Англию, к моим семейным делам. В это время я была вдовой уже по-настоящему. Мой английский муж лорд Винтер скоропостижно умер, оставив меня с маленьким толстеньким сыном на руках.
Забегая вперед, хочу сказать, что с подачи младшего брата мужа, моего драгоценного деверя, меня, вдобавок ко всем моим грехам, выставили еще и убийцей собственного супруга. Еще бы, было бы даже странно, если бы было по-другому. Извините за громадное количество частицы «бы».
Ни одной многомудрой голове не пришло почему-тб в голову, что раз уж я взялась за истребление моих английских родственников, то явно начала не с того конца.
Впрочем, ничего удивительного. Признавая за женщиной дьявольское коварство, сатанинскую хитрость и прочие добродетели, нам упорно отказывают в праве на разум — прерогативе исключительно мужчин. Какие споры ведутся между учеными мужами, какие дискуссии на тему «Что такое есть женщина и где ее место» (ответ и так все знают: на кухне, в детской, в церкви по воскресеньям).
Но если все же кое-какие проблески сознания у женщины, к великому удивлению окружающих, случайно обнаруживаются, то делается непреложный вывод: «У нее был неженский ум». Спасибо и на этом.
