Провинция и ахнуть не успела, а граф уже вел меня к алтарю…
Робер с тихой улыбкой в грустных глазах венчал нас, а когда де Ла Фер одел новую жену в новое платье и показал все это свету, общество было сражено моей красотой и признало нас прекраснейшей парой на земле со времен Адама.
Граф де Ла Фер упоенно творил рай на земле, не жалея для этого ни средств, ни людей.
Я стала хозяйкой замка, легко вспомнила все то, чему учила меня матушка, и, видит Бог, справлялась со своими новыми обязанностями так, словно родилась в колыбели, увенчанной короной с девятью жемчужинками[6].
Мы и правда были неразлучны ни днем, ни ночью. Когда де Ла Фер на короткое время отлучался, я просто заболевала. Когда же он появлялся, солнце опять заливало землю, и иногда я думала, что умру от немыслимого счастья, и только молилась, чтобы это произошло на руках мужа. Видимо, кто-то услышал мои мольбы…
Разумеется, я не пропускала ни одной охоты, несмотря на то, что скакать в дамском седле по лесам — это сплошная пытка. Но граф был глух к моим робким просьбам разрешить ездить в мужском костюме и мужском седле. Для дамы это неприлично — раз и навсегда мягко объяснил он, целуя мне пальцы.
Моя жизнь превратилась в сказку, а вот Робер что-то сдал. Да, он по-прежнему был деятельным, скромным и благочестивым. Но лицо его поражало своей бледностью.
— Что с тобой? — потребовала я как-то ответа.
Это произошло некоторое время спустя после моей свадьбы, когда свадебные хлопоты немного улеглись. Мы сидели около церквушки на нагретой солнцем скамье. В полумраке церковных помещений Робер еще казался здоровым, но на свежем воздухе было видно, что в лице у него ни кровинки.
— Не знаю, — улыбнулся брат. — Просто я устал. Ведь столько ночей не спал с тех пор, как мы обосновались в Берри, все думал, что же будет с тобой. Ведь не могла же ты вечно вести мое нищее хозяйство. Но раскисать было нельзя, вот я и держался. А когда все так замечательно разрешилось и теперь я не боюсь за твою дальнейшую судьбу, усталость вдруг навалилась на меня, как каменная плита.
— Ты просто перетрудился… — я гладила тонкие, словно высохшие руки Робера. Кисти у него были, как у нашего отца. Такие же крупные, но безупречно ровные, с длинными сильными пальцами, на которых небольшими выпуклостями выступали суставы. Ногти отливали синевой.
— Ну конечно. Ты права, — накрыл мою руку своей Робер. — Аннет, не сердись на меня, но я покину вас с графом на время. Я испросил отпуск, съезжу домой, помолюсь. Мама снится мне каждую ночь, плачет.
