Хотя Митт и был мал, он стоял вахты вместе с большим медлительным Хамом, подельщиком Сириоля. Он узнал, как штопать парус, чинить сети и потрошить рыбу. Сириоль и Хам научили его править шаландой — сначала днем, что было легко, а потом и ночью, когда находить дорогу приходится по звездам или, если небо затянуто тучами, по натяжению парусов, по силе и направлению ветра и водных течений. Они научили его чуять приближение бури, чтобы не попасть в шторм. Митт также узнал, что такое цыпки и каково бывает подолгу мерзнуть в мокрой одежде. Он ненавидел все это, но накрепко заучил все премудрости морского ремесла, так что оно стало его второй натурой. И поскольку ему было так мало лет, эти знания остались с ним на всю жизнь.
Единственное, что удивило Митта, — это то, что море его совершенно не испугало. Он-то думал, что будет страшно. Когда он впервые неуверенно поднялся на «Цветок Холанда», и шаланда закачалась под ним, и он понял, что не тонет в пучине, как Старина Аммет, только благодаря разбухшим от соленой воды доскам, ему пришлось очень строго напомнить себе, что он — вольная птаха, которой незнаком страх. Но потом «Цветок Холанда» вышел в море вместе с остальным рыбацким флотом, и Митт обо всем этом забыл. Плавание было просто работой, как шитье Мильды.
И было очень здорово быть при деле и зарабатывать деньги, когда множество мальчишек постарше слоняются в гавани без работы.
Иногда, в погожие дни, когда лодка Сириоля шла из гавани вместе с отливом, прогулочные лодки богачей тоже выходили в море из Западного затона. Западный затон был мелководной бухтой сразу за Холандом, но плата за стоянку там была такой высокой, что в нем могли держать лодки лишь очень богатые люди. Митту нравилось смотреть на эти кораблики. Но Сириоль и Хам, завидев их, презрительно сплевывали за борт.
— Игрушки богачей, — говорил Сириоль. — Чуть ли не выскакивают из воды — и это при таком-то слабеньком ветерке! Попади они в шквал, потонут через пять минут!
Уважением Сириоля пользовались лишь величественные торговые корабли. Стоило только «Благородному Аммету» или изящной «Красотке Либби», покачиваясь, выйти из Холанда, как лицо Сириоля светлело — и лицо Хама тоже.
— О! — говорил тогда Сириоль.— Вот это корабль!
И оглядывал свою пузатую и пропахшую рыбой шаланду так, словно разочаровался в ней.
После года рыбной ловли Митт уже не боялся городских мальчишек. Он почти не вырос — наверное, потому, что работа была такая тяжелая, но стал таким же крепким и сообразительным, как любой из его сверстников на берегу, а на язык был даже острее их. Он знал все ругательства, какие только существовали. Он всем умел ответить. Теперь и мальчишки, и девчонки относились к нему с уважением. По правде говоря, многим из них хотелось бы подружиться с Миттом. Но Митт их сторонился. Эти дети — или такие же, как эти, — портили ему жизнь, когда он только приехал в Холанд, и оказалось, что он этого не может забыть. Ему больше нравилось проводить время в компании взрослых. На берегу и в море он отпускал такие шуточки, что медлительный великан Хам покатывался со смеху, и даже Сириоль улыбался. Митту это нравилось. Так он чувствовал себя взрослым и независимым.
