— Ты че?! Куда прешь, ка-а-аззел! — вместе с последним словом Мартикова обдало смесью чесночного аромата и гнилых зубов.
Павел Константинович от этого амбре почувствовал сильный, почти неодолимый позыв к рвоте. Одновременно с этим из вязких трясин его сознания, из этих мрачных осадочных топей, медленно поднималось глухое раздражение, предвестник черной злобы.
«Почему? — вопросил сам себя Мартиков. — Почему именно сейчас, когда я только что отклонил такое страшное предложение, мне встретился этот дегенерат?!»
— Отойди... — тихо сказал бывший старший экономист и тут с ужасом понял, что имели в виду типы из «сааба», говоря о второй проблеме.
Проблема. Ярость. Темный двойник, эта мерзкая, начисто лишенная морали сущность, уверенно брала в крепкие руки бразды правления мартиковским сознанием. Бирюзовая гладь потемнела, а вольный ветер вздыбил первую, буйную неистово-белопенную волну.
Держащий Мартикова субъект по-рачьи выпучил мигом налившиеся кровью глаза, так, что они едва не вылезли из орбит, и заорал дурным надтреснутым голосом:
— Да ты че?!! — И вроде даже попытался приподнять Мартикова выше, держа его за обшлага купленного за большие деньги пиджака. Хотел он сказать еще что-то, но неожиданные действия бывшего старшего экономиста положили конец всем его лингвистическим изысканиям.
Мартиков уже не соображал, что делает, мир вокруг потемнел и исказился. Лица проходящих людей стали странно гротескными и уродливыми. Не осознавая более себя, Павел Константинович сделал быстрое движение головой, как атакующая змея, и впился зубами в щеку держащего его субъекта.
Острые передние резцы (один с коронкой) разорвали обвисшую кожу и пропахали длинную, обильно заливающуюся кровью борозду на щеке нападающего. Кровавая влага брызнула на лоб и щеки Мартикова, и он невольно слизнул ее языком, там, где смог дотянуться. Во рту что-то болталось, и Павел Константинович выплюнул это на асфальт, без содрогания отметив, что это порядочный кусок кожи.
Нападавший разжал руки, и Мартиков отступил на шаг. Мужик стоял, а на лице его разливалось изумление. Одна, похожая на окорок, рука поднялась и схватилась за разодранную щеку. Глаза субъекта, теперь пустые и бессмысленные, лишь с всеохватывающим, как у едва родившегося младенца, изумлением уставились прямиком в темные глаза Мартикова.
И увидели в них черный шторм. И ни капли человечности.
Так и не отнимая длани от обильно кровоточащей щеки, мужик стал поспешно отступать от Павла Константиновича, смотря на него, как на прокаженного в финальной стадии болезни. Или как на смертельно опасного хищника. Пройдя шагов пять, он повернулся и побежал.
