— Ну тогда надо найти в жизни что-нибудь настолько интересное тебе самой, что не позволит твоей «тиалианнской» части брать верх. Якорь.
— Ради этого я и закончила диреллейник, — улыбнулась Аниаллу, — я буду очень стараться справиться с этим, Ирсон. Я решила ещё тогда, когда сложила с себя титул тал сианай. Но оказалось, что этого мало — то, что внутри меня, так просто не изживёшь.
— Я не могу понять одного, почему же тогда Эталианна так счастлива?
— Господи, Ирсон, это же так просто! Та часть Тиалианны, что есть в ней — голос богини, звучащий в её сознании, — никогда не замолкает. Эталианна — она, скорее, танайка, чем алайка, дух змеи прижился в её сердце. И именно по-танайски она счастлива. От нашей расы в моей сестре остались лишь внешность, способности, очарование и жизнерадостность — больше ничего. Она беззаботна, и в душе её покой и счастье.
— А я вот получилась неправильной, — мило улыбнулась, пожав плечами, Аниаллу, — двойственной: не алайка и не танайка — вся как поле боя двух личностей, а если ещё учесть особенности моего сианайства, то вообще кошмар получается. Но, во славу Аласаис, Аниаллу-алайка победит… надеюсь.
— Ладно, Ирсон, — внезапно сказала Аниаллу, шлёпнув по столу замшевыми перчатками, словно стряхивая с себя наваждение, и спрыгнула с табурета, — мне надо убегать. Спасибо за добрые слова.
Она сняла с шеи цепочку с драгоценным кулоном и, мимолётно улыбнувшись, бросила её в стакан Ирсона. Ошеломлённый танай молча смотрел, как длинная цепочка медленно оседает на дно бокала сквозь вязкую жидкость напитка. Наконец он поднял изумлённые глаза и, увидев, что Аниаллу уже успела бесшумно дойти до двери, громко крикнул ей: «Почему?»
— Потому что ты единственный, кто понимает, что и мне может быть плохо… Что я кошка, которая умеет плакать… — ответила девушка, словно прочитав его мысли, и скрылась за дверью.
Через мгновение танай вспомнил, что он должен был передать ей всё ещё лежащий под стойкой свёрток, но понял, что алайку ему уже не догнать…
* * *
Оставшись один, Ирсон задумался. Всякий раз, когда Аниаллу приходила навестить его, рассказывала о своих бедах, о мучительных поисках Пути, на него словно снисходило откровение — он говорил ей такие вещи, о которых в обычной жизни даже не задумывался. Ему очень нравилось это состояние, когда правильные и такие нужные его собеседнице слова буквально лились из его уст.
Наверное, именно таким его хотела видеть мать.
Она сама постоянно находилась в том дивном состоянии, в которое Ирсон впадал только рядом с Алу, хотя многие годы своей молодости, подобно подруге сына, провела во мраке непонимания своей сути. Теперь, став старше и мудрее, леди Илшиаррис видела, что Ирсону предназначено идти Путём её предков. Но вместо того чтобы обрести среди своего народа положенное ему достойное место, её сын занимался таверной и, с точки зрения Илшиаррис, бессмысленно тратил целые годы своей жизни.
