— Может, — согласился Тегг и, вздохнув, добавил: — Крюйт-камера на испанце взорвалась, а за ней — и порох в трюме. С чего бы, дьявол? Или нехристи ядром попали, или кто-то из наших решил, что лучше у Христа за пазухой, чем в сарацинской неволе. Особенно для нее.
Тегг повернулся и зашагал по залитым кровью доскам, скликая уцелевших. Гребцы спускались в шлюпки, с борта им передавали весла, багры, факелы и фляги с водой и спиртным. На востоке уже алела полоска вари, и голые мачты «Ворона» начали выплывать из ночного мрака. Ветра по-прежнему не было.
Серов ухватился за канат и скользнул в лодку. Второе суденышко покачивалось рядом, корсары разбирали весла, и Хрипатый Боб сидел у руля. Тут была почки вся его ватага — братья-датчане, темнокожий Рик, волосатый, как горилла, Кактус Джо, и еще четверо парней. С ними — немой Фавершем, которому испанцы отрезали язык, Люк Форест и Страх Божий, бывший запорожец Стах Микульский. Все вроде бы целые, даже не раненые.
— Хр-р… — произнес боцман, оглядывая физиономии гребцов. — Что пр-риуныли, висельники? Охота тех дор-резать, что на палубе валяются? Дор-резать и обобр-рать? Так они голышом, а у кого штаны, так без кар-рманцев! Я пр-роверил! — Он поглядел на восток и буркнул: — Бер-рись за весла! Пока дойдем, р-рассветет. Шлюпки отчалили. Серов правил вслед за Хрипатым бобом — тот был опытный моряк, из тех, что дорогу в океане нюхом чуют. Да и плыть было недалеко, четыре кабельтова к зюйду, в привычных мерах меньше километра. Минут через двадцать показался на востоке солнечный край, расплескалась над морем заря, и в полу, мраке закачались вокруг обломки мачт и реев, доски вырванные взрывом из палубы, и расщепленные бимсы. Обломков было много, но никто за них не цеплялся, не махал призывно руками и не вопил во весь голос.
Серов совсем помрачнел. Корсары поглядывали на него с сочувствием. Страх Божий сморщил клейменый лоб и просипел:
— Сарацинское отродье! Злыдни, свинячьи хари! — Потом перекрестился и забормотал молитву, то ли на украинском, то ли на польском.
— Однако мы им вломили, — заметил Форест, орудуя веслом. — Вломили, клянусь троном Сатаны! Мы бы еще…
Кто-то цыкнул на него, и Форест смолк.
Сердце у Серова заныло, в висках толчками билась кровь. Странная тварь человек — не признает очевидного, надеется на чудо, а если чуда не случилось, в беду не верит все равно. Хотя вот она, беда: обломки, мусор, а среди них — ни одной живой души. Ни Шейлы, ни Уота Стура, ни Тиррела, ни двадцати его парней…
