Ломоносовская ода 1741 года почти вся и состоит из детального описания того, как именно российский "младой Орел" терзает "Льва", то есть Швецию. Красочно изобразив в ней поражение Карла XII (под именем Градива-Марса), Ломоносов далее описывает "приход Венеры и Дианы", которые облегчают страдания "прехраброго воина" целительными мазями, замешанными на воде Секваны (Сены). Речь идет о дипломатических усилиях Франции по вовлечению Швеции в войну, не обличить которые Ломоносов, разумеется, не мог. Затем в оде снова, уже вполне традиционно, прославляется всеобщий мир, нарушаемый злокозненным Западом, выражается уверенность в непобедимости России и многозначительно перечисляются победы русского оружия. Однако в ней появляется и совершенно новый мотив - мотив, который позже сыграет громадную роль в русской политической поэзии. Повторяясь вновь и вновь, многообразно видоизменяясь, он встретится у Державина, Пушкина, Лермонтова, Тютчева - и так далее вплоть до Блока и Мандельштама. Это прямое обращение к Западу, гневное и негодующее:
К пределам нашим что ж пришли?
Надежда кажет что впреди?
Надежда ныне вам не лжива!
К себе вас та земля влечет,
В которой мед с млеком течет?
Ну ж впредь; пройдите! Нет и дива!
Оно поразительно напоминает подобные же обращения в знаменитых стихотворениях Пушкина "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", написанных через девяносто лет после появления ломоносовской оды. Однажды найденная форма оказалась наиболее удачной; дальше поэты будут уже сознательно опираться на те образцы такого рода поэзии, которые были даны Пушкиным; но это первое совпадение удивительно. Нагромождение риторических вопросов и восклицаний, саркастические призывы вроде "Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!" ("Бородинская годовщина"), общий строй произведения, обличительный и развенчивающий - все это здесь оказывается удивительно схожим у обоих авторов. Конечно, у Ломоносова это выражено еще очень тяжеловесно по сравнению с Пушкиным. В связи с этим можно вспомнить известное высказывание последнего о поэзии Державина: "дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника". Развивая метафору, можно сказать, что у Пушкина перевод оказался несравненно благозвучней, чем у Ломоносова, но оригинал в данном случае остался тем же. Кстати, для сравнения можно привести и соответствующую строфу Державина, также очень любившего педагогические обращения к Западу:
О вы, что в мыслях суетитесь
