С этими словами мужчина совершил нечто абсолютно невозможное, дикое. Он отшвырнул парик в сторону, потом ткнул кулаком левой руки себя в грудь, и рука мягко вошла в нее прямо сквозь черную водолазку, сквозь кости грудной клетки. Вошла словно в тесто! А затем снова выскользнула наружу, и водолазка на том месте, где она, казалось бы, была продырявлена только что насквозь кулаком, опять натянулась на груди, как кожа на барабане. Я не приметил на ней ни единой дырочки.
А в кулаке, вынырнувшем из груди, трепыхалась какая-то бумажка величиною со стандартный машинописный лист. Мне бросилось в глаза слово, написанное на ней крупными красными буквами – «ДОГОВОР».
– Позвольте… – начал было я, уставясь на бумажку.
– Нет-нет, не позволю. Даже и не спорьте со мной, – оборвал меня мужчина, помахивая бумажкой и продолжая лучезарно улыбаться. – Вы в любом случае подпишете договор о продаже вашего тела, даже если не захотите сделать этого. Но я уверен, что вы захотите. Когда вы узнаете о той неслыханной цене, которую я готов предложить вам за такой пустяк, как ваше тело…
И тут мы с ним услышали музыку.
Мужчина с многочисленными рожками на голове, поперхнувшись, замер на полуслове, едва донеслись до нас ее первые громкие аккорды. Кто-то на корабле-сухогрузе, что высился возле причала рядом с крохотной деревянной шхуной «Элизабет», врубил, по всей видимости, на полную мощность динамик. Над причалом, набирая силу, поплыли звуки церковного песнопения. Я догадался, что исторгал их из себя рупор громкоговорителя, который, надо так полагать, висел на сухогрузе где-то над радиорубкой или, может быть, где-то на мачте.
Уж кто там, на корабле, крутил сейчас магнитофонную запись песнопения и где он эту религиозную, почти антисоветскую музыкальную пропаганду раздобыл, было мне неизвестно. Да и не волновало в данный момент меня. Я стоял в трюме «Элизабет», касаясь спиной металлической лесенки, ведущей наверх к распахнутому люку. Отрешенно, почти бездумно пялился я на мужика с рожками и с мягкой, как резиновая подушка, грудью.
Какое-то вялое оцепенение медленно, но верно стало охватывать меня несколькими секундами ранее – когда этот рогатый деятель принялся рассуждать об акте купли-продажи моего тела и о некоем местечке, в которое он якобы намеревался отправить мою душу, ненужную ему. Руки и ноги сделались ватными, непослушными. Мысли в голове шевелились с трудом, затуманенные… Чем? Не знаю. Я чувствовал себя как человек, надышавшийся отравляющими газами.
