А вот Трубаченко с большой категоричностью заявляет, что в бою необходимо сохранить строгий, нерушимый боевой порядок. Это не может не вызвать удивления. Да и его замечание насчет того, что мы не умеем держаться в строю, потому что мало воевали, остро задело самолюбие каждого.
Трубаченко, очевидно, заметил это и первым нарушил воцарившееся молчание.
— Вы что, не согласны?
— В групповой слетанности, конечно, есть недостатки, — ответил Красноюрченко, сдерживаясь, — но не так уж она и плоха… В сутолоке боя строй сохранить нельзя: это не парад, надо смотреть за воздухом…
— За воздух отвечает ведущий! — обрезал Трубаченко.
— Он занят атакой! И если ведомые не увидят противника, их тут же собьют! — возразил Арсенин. — А следом прикончат и самого ведущего. Смотреть за воздухом и за командиром при плотном строе невозможно!
— На то и ведущий, чтобы все видеть, — упрямо стоял на своем Трубаченко. — Ведомые должны следить только за командиром и прикрывать его… Так, комиссар?
Я тоже не был с ним согласен. Кроме того, я лучше знал людей, ему возражавших, и причины, по которым они это делали. Но разжигать этот спор здесь было бы неуместно. Я перевел разговор на другую тему:
— Вот со стрельбой, действительно, у нас очень неважно. Мало мы стреляли по конусу.
— Но это, как говорит майор Герасимов, поправимо, — подхватил Красноюрченко, — только ближе подходи к противнику — и бей в упор…
Я вспомнил одну атаку Ивана Ивановича.
— Ты сегодня при догоне почти воткнул свои пушки в И-97, и он, как глиняный горшок, рассыпался. Ловко! Совет Герасимова пошел на пользу. Но ведь не всегда может подвернуться такой случай. Нам нужно владеть стрельбой не только на прямой, но и при любом другом маневре.
— Безусловно! — согласился Красноюрченко. — Не научились в мирные дни, доучимся в бою.
Широкое, мужественное лицо Ивана Ивановича было озарено горделивой, довольной улыбкой. Он отодвинул посуду и, прочищая горло, сказал:
— Заправились хорошо, теперь споем, братцы! И начал первым:
… Гремела атака и пули звенели,
И ровно строчил пулемет…
Все подхватили. Песня звучала в полную силу, легко.
…Тогда нам обоим сквозь дым улыбались Ее голубые глаза.
Арсенин скосился на Солянкина.
— Здесь они только одному улыбаются.
Не прерывая песни, мы тоже посмотрели на Георгия — без зависти, без осуждения, а с тем скрытым, но всегда искренним добросердечием, которое так дорого в нашем войсковом товариществе.
Это напомнило недавний случай, заставивший меня отказаться от беседы с Галей.
