Суд вынес решение: десять лет строго режима. Александра Кондратюк без устали, с упорством ходила по инстанциям, впервые козыряя орденом Ленина. Подняла в защиту сына фабричную партийную организацию, чудом добилась аудиенции у Бодюла.
Рассмотрев аппеляцию, Верховный суд республики отправил дело на повторное рассмотрение в другом составе суда, который снял с Игоря все обвинения. Заявление же о зверских избиениях в милиции не принял во внимание и этот суд.
Тогда еще Игорь не знал суждение Авраама Линкольна о том, что неприязнь не окупается. «У человека, — говорил Линкольн, — нет времени на то, чтобы полжизни тратить на вражду. Если кто-либо перестает на меня нападать, я никогда не ставлю ему прошлое в вину». А если бы и знал, то не согласился с великим американцем, как, впрочем, не был согласен и теперь, считая, что человек должен иметь право на месть. А святая она и большая или жалкая и мелочная — это уж от человека, от никчемности или силы его души.
Бледнея от ненависти к хамскому продажному суду, вынесшему заведомо несправедливое решение, не знал он и том, что его мнение — но не ненависть — разделила бы и российская императрица Екатерина вторая. Возможно, тогда это несколько бы утешило его. Как-то в разговоре со своим добрым приятелем Строгановым императрица сказала: «Ты, Саня, не путай справедливость с правосудием, ибо справедливость очень часто борется с юридическим правом. Справедливость выше любого закона и часто отклоняется от исполнения законности, когда в дело вступает призыв совести». Эта, в общем-то, справедливо вознесенная судьбой над русским народом фатально блудливая, но почти гениальная немка отлично понимала: законы писались и будут писаться в интересах сильных мира; и что законно, следовательно, справедливо для одних, то несправедливо, хоть и законно, для других. Даже когда законы создаются в интересах большинства, они совсем не обязательно справедливы, поскольку большинство далеко не всегда право. Видимо, потому истину и нельзя установить большинством голосов.
Потом он узнал и эти, и многие другие вещи, интереснее и мудрее. А тогда семнадцатилетний Игорь Кондратюк, впитав молодой душой первый опыт непосредственного общения с властью, принял два решения: отомстить всем, кто измывался над ним в милиции и стать юристом, чтобы защищать закон и порядок от развращенных безнаказанностью, лишь внешне сохранивших человеческий облик блюстителей законности и порядка. Значит, решил он, надо стать прокурором. Тогда ему не приходила в голову мысль, что прокурор прежде всего — слуга породившей его системы и уж потом по мере возможности и надобности — радетель правосудия.
