19 мая временный базовый лагерь, раскинувшийся у подножия ребра, оживает еще до рассвета.
Раздается рев Террая, поднявшегося первым:
– Эй вы, лодыри! Вы где находитесь – в отеле "Мажестик"?
Кругом непроглядная темень. Шерпы ничего не понимают в этой неожиданной суматохе. В других экспедициях они обычно выходили только после восхода солнца!
Еще не придя в себя после сна, они готовят нэстэ и тонимальт[74]. Альпинисты складывают рюкзаки.
– Сколько брать ледовых крючьев?
– Витамины не забыл?
– Сколько входит в твою фляжку?
Друг за другом люди поднимаются на морену и растворяются в темноте. Я следую за ними со слипающимися от сна глазами, спотыкаясь о камни, едва видимые в потемках. Скрежет ледоруба говорит о том, что ушедшие товарищи еще недалеко. Траверсирую последнюю морену. Мы тяжело нагружены, так как несем на себе все необходимое для трех лагерей и запас питания на несколько суток. Нас сопровождают шерпы. Они поднимутся с нами возможно выше, а затем быстро спустятся в базовый лагерь, чтобы не расходовать высотный паек. Уже светает, когда мы добираемся до снега; он еще твердый, и подметки «Вибрам»[75] держат неплохо. Мы поднимаемся медленно, но без остановок.
Неужели будет хорошая погода? С момента нашего отъезда из Тукучи я едва ли видел клочок голубого неба. Рискуя сорваться на крутом фирновом склоне, я часто оборачиваюсь, чтобы полюбоваться грандиозным зрелищем: Большой Барьер, средняя высота которого на глаз 7000 метров, нас буквально подавляет. В самой середине его возвышается гигантская неприступная башня. Колоссальные нависающие стены поднимаются над лагерем на 3000 метров. На гладких скалах не видно ни единой неровности, никаких трещин, за которые мог бы зацепиться наметанный глаз альпиниста, отыскивая возможный путь восхождения. Аннапурна – гигантская крепость, и мы приходим лишь к первым ее укреплениям!
Цирк, где мы находимся, поражает своей первобытной дикостью. Ни один человек не любовался окружающими нас вершинами. Ни одно животное, ни одно растение не имеют тут права на существование. В чистом сиянии утренней зари это отсутствие всякой жизни, эта суровая скупость природы лишь поднимают наши внутренние силы. Кто сможет понять возбуждение, черпаемое нами из этого небытия, если людей, как правило, привлекает к себе именно щедрая и богатая природа?
