Но Питера все это уже не интересовало: он следовал за женой сенатора, скрывшейся за углом Вандомской площади. Казалось, она знала, куда идет, и шла очень уверенно, размашистым шагом, так что Питер поспевал за ней с некоторым усилием. Он понятия не имел, что скажет ей, если она остановится, обернется и спросит его, зачем он за ней идет. Он сам не знал зачем. Просто он должен быть здесь. Его словно кто-то позвал в путь, и он шел за Оливией, подчиняясь неслышному приказу. Питер говорил себе, что хочет лишь уберечь ее от возможной опасности в такой поздний час, но не смог бы ответить на вопрос, почему именно он должен быть ее телохранителем.
К его удивлению, она дошла до площади Согласия и остановилась там, с улыбкой глядя на фонтаны и сияющую поодаль Эйфелеву башню. Здесь сидел какой-то старый бродяга, проехал на роликах молодой парень, две парочки целовались на скамейках, не обращая никакого внимания на Оливию, которая, казалось, была счастлива своим одиночеством. Питеру захотелось подойти к ней и, обняв ее, вдвоем смотреть на фонтаны. Но вместо этого он остановился на почтительном расстоянии, не сводя с нее глаз. И вдруг она, к полному смущению Питера, обернулась и вопросительно посмотрела на него, как будто внезапно почувствовала его присутствие, как будто она знала его причину, но все равно собиралась потребовать у него объяснений. Ей было ясно, что он преследовал ее, но она, казалось, ничуть не разозлилась и не испугалась. Питер страшно смутился, когда она повернулась и медленно подошла к нему. Оливия узнала в нем человека, плававшего вчера вместе с ней в бассейне, но Питер покраснел, когда она подошла совсем близко. К счастью, в темноте этого не было видно.
– Вы фотограф? – Вопрос был задан очень тихим голосом. Оливия казалась совсем беззащитной и неожиданно грустной. Это уже случалось с ней раньше – сотни, тысячи раз. Фотографы преследовали ее всюду, торжествуя всякий раз, когда им удавалось поймать момент из ее частной жизни. Теперь она к этому привыкла и неохотно приняла это неудобство как неотъемлемую часть своего существования.
Но Питер покачал головой, почувствовав, что она должна ощущать. Ему было стыдно, что он невольно помешал ее одиночеству.
– Нет, я не фотограф. Простите меня… Я… Мне просто хотелось знать, что вы… Сейчас уже поздно.
Отважившись поднять на нее глаза, он вдруг почувствовал, как смущение уходит, уступая место желанию защитить эту невероятно хрупкую женщину – женщину, какой он никогда раньше не встречал.
