— Э-э, милок, нам такого и даром не надоть, — протянула Степанидовна. — От них ни запаху, ни виду, страм один! Ты уж извини, я лучше бараночек отведаю…
Все принялись размачивать окаменевшие баранки, макая их в чай. Один Горыныч хрустел прямо так.
— Мне бы твои зубы! — позавидовала Яга. — А то и настоящего вкуса не чувствуешь.
— Давно бы новые себе отрастила, — отозвался с другого конца Леший. — Уж кому-кому, а тебе стыдно! Или колдовать разучилась?
— Эх, милай, «колдовать», — вздохнула Яга. — А имидж-то я куды дену? Меня и уважать-то перестанут. И не заметит никто.
— Ну тогда и не жалуйся, — мрачно сказал Леший.
— Что-то, Леша, у тебя характер переменился, — заметила Шишига, — в худшую сторону.
— Переменится тут! — проворчал Леший, пряча глаза.
Лешачиха погладила его по голове:
— Он, бедненький, пальчик в розетку сунул! Вот его и тяпнуло!
— А я-то думаю, почему у меня фидер полетел! — всплеснул руками Шлоссер. — Так ведь можно и…
Со стороны улицы послышался шум и крики.
— Открывай, дубина стоеросовая! — кричал кто-то.
— А вот тебе шиш! Накося выкуси! — вопило запорное устройство.
— Я на собрание опаздываю, открой, по-хорошему прошу! — доносился из-за забора приглушенный голос.
— Это Полумраков, — сказал Евстигнеев и пошел открывать.
Скрипнула дверь и тут же захлопнулась. Полумраков взвыл от боли. Мстительный механизм в последний момент чувствительно прищемил ему задницу.
— Задержался! — громогласно заявил Полумраков. — Антонина, понимаешь, воду заставила таскать. Еле убежал! Цистерну без малого напрудил, а ей все мало!..
— Женская душа — загадка, — отозвался Горыныч. — Но, по большому счету, женщины всегда правы, — и посмотрел на Шишигу.
Та мгновенно зарделась, рысьи кисточки у нее на ушах мелко-мелко задрожали.
Полумраков бухнулся на стул, скользнул взглядом по скатерти и недолго думая схватил пирог. Все с напряженным вниманием уставились на него. Полумраков съел пирожок, потянулся за вторым, автоматически откусил и стал прихлебывать чай. Во втором пироге ему попалась косточка, он ее вынул и принялся внимательно разглядывать.
— Лапка какая-то! — сказал он наконец, обведя взглядом друзей.
Все так и грохнули. Особенно веселился Шлоссер.
— Ой! — кричал он, сползая со стула. — Ой уморил! Ой не могу! Хороший пирожок! Качественный!..
Яга обиженно поджала губы, но и она в конце концов не выдержала и фыркнула:
— Подумаешь, лапка!
— Лягушачья! — простонал Горыныч.
Наконец все, кроме Полумракова, успокоились.
