– О Боже! – простонала она. – Что еще им от меня нужно! Это была капля, переполнившая чашу терпения. Обмякнув, она сползла на землю по стене, совершенно разбитая и отчаявшаяся.
– О Господи, – раздался у самого уха голос Клода. И тут же, к ее удивлению и безотчетному восторгу, руки его обвились вокруг ее плеч.
На этот раз Роми не пыталась вырваться, а, напротив, прижалась к нему с благодарностью.
– Клод! – всхлипнула она, дрожа всем телом не то от холода, не то от нервного потрясения. Руки его сжались крепче.
– Пойдем отсюда, – сказал он.
– Я хочу знать, что там написано. Переведи мне. Что там написано?! – пронзительно закричала она. – Что?
В глазах Клода появилась боль – то, чего Роми могла ожидать от него меньше всего. И ей вдруг стало все равно. Главным было, что этот мужчина, такой близкий и чужой одновременно, жалеет ее и что сейчас она надежно защищена его объятиями.
– Там написано: «Убирайся домой, дочь шлюхи!» – процедил он почти сквозь плотно стиснутые зубы.
– О нет! – вырвалось у Роми. Ее затрясло. – Дождь... Пойдем в дом, – пробормотала она.
– Нет, – сказал Клод, удерживая ее. – Ты пойдешь ко мне домой. В мой замок!
– Зачем? – испуганно спросила она. В новом своем качестве, нежный и чуткий, Клод пугал ее не меньше, чем раньше. Пугал и... завораживал. Сейчас он мог вить из нее веревки. Роми попыталась вырваться, но длинные твердые пальцы не отпускали ее. – Клод, пожалуйста!
– Я не могу бросить тебя, – сказал он резко. – И я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.
Роми окаменела.
– Ты думаешь, меня может подстерегать какая-то опасность?..
– Я не знаю, что тут можно думать, но рисковать тобой я не желаю. Бога ради, пойдем скорее ко мне, пока ты совсем не окоченела. Через эту крышу в час проливается доброе ведро воды, поэтому ты пойдешь ко мне, хочется тебе этого или нет! Понятно?
Роми вдруг и в самом деле ощутила себя слишком несчастной и бессильной, чтобы спорить с ним.
– В чем ты сейчас нуждаешься, так это в тепле, – сказал Клод нежно.
Роми подняла глаза и невольно сжалась. Если его мокрая от дождя рубашка просвечивала насквозь, то, что должно было твориться с материей ее тонкой светлой блузки, прилипшей к груди!
– Клод! – жалобно всхлипнула она. – Мне не по себе оттого, что здесь есть кто-то, кто желает причинить мне зло. А потом, как это ни ужасно, я начинаю приходить к заключению, что моя мать, возможно, и в самом деле... лгунья!
– Этого-то я и боялся... Того, что рано или поздно ты откроешь для себя эту правду.
