Так все это было. Так должно было быть. Обычный день в Африке: жаркий, неспешный. Можно даже сказать: жизнь как она есть.
Пришло время уезжать. Они направились к автобусной остановке; теперь отец нес Хоуп на плечах. Подошел автобус, и они простились. Флоренс с дочерьми отправилась на нем до Моубрея, там они пересели на другой автобус и доехали до Сент-Джордж-стрит, а оттуда, на третьем, до Клоф-стрит. От Клоф-стрит они пошли пешком. Когда добрались до Схондер-стрит, тени стали удлиняться. Надо было накормить ужином Хоуп, которая устала и капризничала, искупать малышку, догладить недоглаженное с вечера белье.
По крайней мере, он хоть не скот режет, говорила я себе, а только цыплят, с их безумными цыплячьими глазами, с их манией величия. Но памятью все время возвращалась на эту ферму, эту фабрику, это предприятие, где муж женщины, живущей со мною бок о бок, топчется день за днем в своей загородке среди запаха крови и перьев, среди кудахтанья обезумевших птиц: нагнуться, ухватить, сжать, связать, подвесить. Я думала о тех, кто, по всей Южной Африке, пока я сижу тут и смотрю в окно, убивает цыплят, копает землю, тачку за тачкой; о женщинах, которые перебирают апельсины, обметывают петли. Кто сосчитает эти лопаты, апельсины, петли, этих цыплят – вселенную труда?
– это все равно что просиживать целый день перед циферблатом, провожая секунды, отмеряющие твою жизнь.
С тех самых пор, как Веркюэль взял у меня деньги, он пьет не переставая, не только вино, но и бренди. Иногда он остается трезвым до полудня, чтобы после нескольких часов воздержания предаться пьянству с еще большим сладострастием. Но чаще всего он пьян к тому моменту, когда утром куда-то уходит.
Сегодня, когда он явился после очередного отсутствия, светило неяркое солнце. Я сидела наверху, на балконе. Он не заметил меня и уселся во дворе, привалившись к стене дома; пес пристроился рядом с ним. В это время там уже был сын Флоренс со своим товарищем – прежде я его никогда не видела – и Хоуп, которая буквально пожирала их глазами. Они включили радио; визгливая и тупая музыка была еще хуже, чем стук мяча.
– Воды! – крикнул им Веркюэль. – Принесите воды! Незнакомый мальчик, товарищ Беки, пересек двор и опустился рядом с ним на корточки. Я не слышала, о чем они говорили. Потом мальчик протянул руку:
– Дай сюда, – сказал он.
Веркюэль ленивым движением оттолкнул руку.
– Отдай, – сказал мальчик и, опустившись на колени, принялся вытаскивать бутылку у Веркюэля из кармана. Тот вяло сопротивлялся.
