Шестиглавый Айдахар | страница 44



– Это преступление, бросающее тень на монгольского воина. Но Кара-Буги многое сделал для завоевания орусутов, и потому наказание можно смягчить. Сто ударов лозой…

Бату-хан глянул на младшего брата Берке:

– Что скажешь ты?

– Согласно мусульманской вере, такой человек после своей смерти должен вечно гореть в огне, ибо он совершил насилие над мертвым телом ребенка. Такое преступление нельзя прощать. Назначьте ему тысячу ударов.

Бату обвел взглядом лица собравшихся. Нойоны и воины, стоящие вокруг его трона, привыкли к человеческим смертям, их не пугала кровь, и сердца не знали сочувствия к чужим страданиям. Но поступок Кара-Буги был за гранью дозволенного. И каждый, какой бы он веры ни предерживался, какому бы богу ни поклонялся, понимал, что это преступление. От этого лица людей были угрюмы.

– Что бы ты хотел? – спросил вдруг Бату у Святослава.

– Отдай его мне, – все так же не отрывая взгляда от лица хана, сказал орусут.

Бату задумался. Менгу прав. Из-за смерти ребенка побежденного народа стоит ли лишать жизни воина, который всю жизнь преданно и верно служил Орде?.. Да, он виновен в страшном поступке. Может быть сделать, как советует Берке, – назначить тысячу ударов, и пусть надеется на счастье? Если Небо хранит его – Кара-Буги выживет. Но сочтет ли такое решение справедливым толпа? По лицам видно – воины ждут смертного приговора. Наивен и глуп народ. Можно уничтожить миллионы безвинных людей, но стоит однажды поступить по справедливости – и все будет забыто, прощено. Его будут звать Саин-ханом – справедливым ханом. А разве не стоит жизнь одного сотника мнения стотысячного народа?

Бату выпрямился, поднял голову и в упор посмотрел на Святослава:

– Пусть будет по-твоему, орусут.

Толпа всколыхнулась.

– Слава! Бату-хан – справедливый хан!

– Саин-хан! – закричали люди.

Кара-Буги рванулся, пытаясь на коленях подползти к Бату-хану, но острые копья туленгитов уперлись в грудь. В страхе и ярости катался он у подножья трона, выкрикивая слова мольбы, но за ревом толпы, повторяющей хвалу мудрости хана, его воплей не было слышно.

Святослав положил тело девочки на землю и пошел к монголу. Стража расступилась перед ним, давая дорогу. Орусут схватил Кара-Буги за волосы, в руке сверкнуло тонкое лезвие ножа. Огромная черная голова монгола покатилась по земле…

Святослав спрятал нож, поднял тело дочери и, ни на кого не взглянув, пошел прочь. Толпа воинов почтительно расступилась.

Бату-хан повернулся к своему главному визирю Сауку – сыну младшего брата отца.