Вскоре обнаружилось, что страна, куда мы прибыли, совсем не похожа на нашу собственную и что, помимо участия в боях, придется столкнуться со многими другими трудностями; однако большинство офицеров так любили своих лошадей, что старались обеспечить им все возможные удобства, несмотря на снег, сырость и полную неразбериху вокруг.
— Но разве участие в боях не было самым страшным из всего? — спросил я.
— Не знаю, как тебе и сказать, — ответил он. — Нам нравился звук трубы, нравилось, когда нас выводили из конюшен, нам не терпелось ринуться вперед, хотя иногда приходилось часами ждать команды; а когда команда звучала, мы мчались так весело и с такой готовностью, словно не рвались вокруг пушечные ядра, не мелькали штыки, не свистели пули. Думаю, покуда мы чувствовали, что всадник крепко сидит в седле и рука, держащая поводья, тверда, мы страха не знали, даже когда чудовищные снаряды вихрем проносились мимо и разлетались рядом на тысячу или больше осколков.
Мы с моим благородным хозяином участвовали во множестве боев, но ни разу не получили даже царапины; и хотя я был свидетелем того, как лошади погибают, сраженные пулей, пронзенные штыком или разрубленные страшным сабельным ударом, хотя видел, как они, павшие, навсегда остаются на поле брани или, раненные, корчатся в предсмертной агонии, за себя я не боялся. Веселый голос моего хозяина, подбадривающего своих людей, придавал мне уверенности, что нас убить не могут. Я так доверял ему, что, пока он сидел в седле, готов был бросаться на самое пушечное жерло. Я видел множество отважных мужчин, выбитых из седел смертоносными пулями, слышал крики и стоны умирающих, галопом несся по земле, скользкой от крови, и часто вынужден был резко сворачивать в сторону, чтобы не растоптать раненого человека или лошадь. Но до одного ужасного дня я по-прежнему не испытывал страха. Тот день я не забуду никогда.
Здесь старый Капитан замолчал и испустил длинный печальный вздох. Я ждал, и он заговорил снова.
— Было осеннее утро; как обычно, за час до рассвета нас оседлали, и эскадрон изготовился к бранным трудам — бою или долгому ожиданию. Кавалеристы стояли рядом со своими лошадьми, готовые в любой момент вскочить в седло. По мере того как делалось светлей, среди офицеров стало заметно волнение, и еще до восхода солнца мы услышали треск вражеской стрельбы.
К нам подскакал офицер и отдал приказ: «По коням!» Секунду спустя мужчины сидели в седлах, а лошади, взволнованные, с нетерпением ожидали лишь прикосновения вожжей или шпор. Однако мы были так вымуштрованы, что застыли словно вкопанные, только покусывали удила и время от времени беспокойно вскидывали головы.
