Тысячелетний ход истории на юге, где жили некогда памятные летописцам скифы ("Великая Скифь"), подменен приездом заморского конунга с его фантастическими братьями в пустынные болотистые места Севера, выглядевшие в глазах восточных современников "безлюдными пустынями". Отсюда с севера на юг из только что построенного Новгорода и далекой Ладоги в древний Киев и распространялись будто бы импульсы первичной государственности.
Создателю этой противоестественной концепции не были нужны ни генеалогия, ни хронология. Они могли только помешать его идее мгновенного рождения государства после прибытия варяжских кораблей.
Генеалогия оказалась, как это давно доказано, примитивно искусственной: Рюрик – родоначальник династии, Игорь – сын его, а Олег – родич, хотя писатель, ближе всех стоявший по времени к этим деятелям (Иаков Мних, прославлявший Ярослава Мудрого), начинал новую династию киевских князей (после Киеви-чей) с Игоря Старого (умер в 945 году), пренебрегая кратковременным узурпатором Олегом и не считая нужным упоминать "находника" Рюрика, не добравшегося до Киева.
Под пером же редактора 1118 года Игорь стал сыном Рюрика. Крайне неточна и противоречива хронология событий и времени княжения князей IX – начала X века. К счастью для науки, редактирование летописи велось хотя и бесцеремонно, но недостаточно последовательно: от подробного и интересного текста Нестора уцелело больше, чем нужно было для того, чтобы читатель мог воспринять концепцию Ладожанина как единственную версию.
Присматриваясь с этой точки зрения к отрывочным записям Никоновской летописи, мы видим в них антитезу проваряжской концепции. Автор первичных записей, несомненно, киевлянин, как и Нестор. Он знает южные события (борьбу с печенегами и тюрко-болгарами), знает все, что происходит в Киеве, и, самое главное, на появление "находников" на Западной Двине и у Ильменя он смотрит глазами киевлянина: киевский князь посылает войска на полочан и на кривичей, в землях которых появились варяги, киевский князь принимает в столице новгородских беглецов, бежавших от насилия, творимого в Новгороде Рюриком. Это уже совершенно иной взгляд на первые годы соприкосновения государства Руси с варягами!
Невольно возникает вопрос: а не являются ли эти никоновские записи вторичным пересказом уцелевших где-то фрагментов текста Нестора, изъятых в свое время одним из редакторов 1116-1118 годов? Форма "ду-найчи" (вместо "дунайцы") с явно новгородско-псков-ским чоканьем прямо указывает на причастность северного переписчика к этому тексту, интересовавшему новгородцев и по содержанию.
