Он подошел к воротам. Хотелось повернуть обратно, но полицейский, будто издеваясь над ним, вытянулся в струнку и отдал честь. Ему ничего не оставалось, как войти. Ладони стали влажными. Свора сослуживцев ждет его, чтобы' все разузнать: «Лао Ли, что же ты не расскажешь нам о своей семье? Когда пригласишь на обед?» Обед!… Эта свора назойлива, как мухи! Им бы брюхо набить - другой радости они не знают.
В его комнате никого еще не было. Он успокоился немного, перевел дух. Вот его ободранный стол с жалким подобием скатерти, на которой следы от чашек, чернильные пятна, дырки от папирос; он не помнит эту скатерть без пятен и дыр. Огромный, отвратительный календарь, с которого пять дней никто не отрывал листков. Уехал Лао Ли - и до календаря никому не было дела. А какие грязные стекла! В чреве этого чудовища никому ни до чего нет дела. Лао Ли сорвал листки и бросил в корзинку для бумаги; не корзинка, одно название, - то и дело валится на пол.
Он сел на свой стул, самый ветхий в комнате, и задумался. «Служебные дела - это не дела, одно безделье! Не будь их, на свете никто бы не пострадал. Бумаги, бумаги - бесконечные, безжалостные бумаги. Здесь есть только одно настоящее дело - к несчастью, настоящее! - требовать с народа деньги. Чудовище пожирает деньги и изрыгает бумаги. На что идут деньги? Никто не знает, их не видно. Известно лишь, что некоторые имеют дома, машины, любовниц. А вот бумаги - видят все. Какая досада, - думал Лао Ли, - что нельзя разломать на куски этот мерзкий стул, ненавистный стол, дрянную корзинку для бумаг, уничтожить само чудовище! Он не смеет разорвать даже эту грязную скатерть. Если он это сделает, три человека в переулке Кирпичной пагоды умрут с голоду».
Лао Ли сидит в ожидании сослуживцев. Этот мир создан для них. Дома - вкусная еда и мацзян [24], у ворот учреждения - полицейский, отдающий честь, в конторе - споры, пересуды, сплетни; тут известно все: как поссорились дети, как прошел день рождения у жены, какие хорошенькие официантки в «Весеннем Китае». Каждый норовит хоть на минутку опоздать и пораньше уйти. Старые столы, старый чайник, старые чашки и бесконечное чаепитие. Дыму от сигарет и трубок столько, что календаря не видно. Лао Ли ждет своих коллег - ведь они его друзья и в какой-то мере его судьи. Это для них он рядится в костюм, смеется, когда они смеются. Он перевез семью и должен пригласить их на обед. Он вечно чувствует себя виноватым перед ними.
