Положение Дина Второго в доме трудно было определить. Он не был слугой, жил почти на правах родственника, но когда супруги уходили из дому, оставался и за сторожа и за истопника. По мнению Чжан Дагэ, он был исключением, мужчиной без семьи и профессии. К чему держать прислугу, если есть человек, который за кормежку согласился присматривать за домом? Сам же Дин считал, что, если его выгонят, он, пожалуй, и так проживет, хотя полной уверенности у него не было. Но это мало его беспокоило.
Итак, Дин Второй ел хлеб Чжанов, но нашлись существа, которые ели хлеб Дина. Это были иволги. Они не улетали со двора, как будто горстки пшена им вполне хватало. Когда хозяева уходили, Дин Второй выносил птичек из дома и выпускал погулять. В своем птичьем мире эти пичуги тоже был исключением. Бесхвостые, с воспаленными глазами, с выщипанными перьями, со сломанными крыльями, - у каждой птички своя беда, которая и привела ее к Дину.
Поев, Дин Второй возвращался к себе и вел беседу с птичками. «Татуированный монах», «Крылатый тигр», «Барсоголовый» - у каждой птицы было свое прозвище. Себя Дин считал Сун Цзяном - «Благодатным дождем» [11]и нередко устраивал в своей комнате «собрания героев».
Вот и сейчас Дин Второй ушел к своим птичкам, а гостья помогала госпоже Чжан убирать посуду.
- Сючжэнь все еще живет при школе? - спросила гостья, вытирая палочки для еды. Речь шла о дочери Чжанов.
- Конечно! Не говори, сестра, в наш век вырастить дочь так сложно! - Госпожа Чжан плеснула кипяток в зеленое блюдце.
- Счастливая вы! Дети есть, муж - мастер на все руки. Дом - полная чаша.
- Да это так кажется, сестра. В каждой семье свои трудности. Все думают, Дагэ умный; ничего подобного. Только это между нами. О дочери не заботится, да и о сыне тоже. С утра до вечера устраивает дела родственников и друзей, а я одна - и купить и приготовить. Сын домой не ездит, дочь живет при школе - в общем, все на мне. Я, можно сказать, на побегушках; будто так и надо. В доме, разумеется, есть все - и поесть, и попить, и одеться, но никто не знает, что я живу хуже прислуги.
Госпожа Чжан улыбалась, но лицо ее покрылось красными пятнами.
- Прислуга, та хоть может отдохнуть. А я - никогда! С утра до ночи ни рукам, ни ногам нет покоя. А у вашего любимого Дагэ характер собачий, не знаешь, чего от него ждать. С людьми он вон какой обходительный, а придет домой, всю злость на мне срывает. - Госпожа Чжан вздохнула. - Кого винить в том, что мы родились женщинами? Так уж нам на роду написано. Все удовольствия - мужчинам, а нам - одни мучения! От судьбы не уйдешь! - Госпожа Чжан печально улыбнулась: пессимизм сменился покорностью.
