— То, дорогой мой, что мы не просто так здесь сидим. Каждый из нас выполняет свою особую заслуженную миссию. Вот вы у нас кто?
— Комкор.
— Это раньше вы были комкор, знаете… А теперь вы японский шпион. Так? Вопрос: почему? Потому что истинная ваша вина в другом, в чем-то, чего вам предъявлять вот так открыто не собираются. Вспомните, поройтесь в памяти и что-нибудь найдете. — Сухощавый проглотил несколько ложек супа и продолжал: — Хотя многим предъявляют как раз конкретику, а они стараются отбелиться, виноватых ищут. Вон за тем столом сидит Рындин, директор строительного комбината. Украл, знаете, три вагона цемента высшей марки, а теперь жалуется, пишет товарищу Сталину, товарищу Калинину. Дескать, он не вредитель и не враг народа. А вот комбриг Гессе сидит за аварию на вверенном ему военном аэродроме, виноват во всем лично он. Тоже считает себя обиженным, пишет. И диввоенюрист Мезис пишет, хотя сам полгода назад приговоры пачками строчил… А я вот не пишу, знаете. Я думаю.
— Думать-то вам не так много осталось, зима на носу, — невесело ухмыльнулся бывший комкор. — Заканчивайте с супом, сейчас смена придет.
— Да-да… — Сухощавый выхлебал суп и поднялся. — А вы все-таки подумайте, знаете… Угостите махорочкой?
— Естественно.
Они вышли на крыльцо, сошли с него и встали под навесом, укрывшись от холодных колючих капель.
Можно было отдохнуть еще минут пять — семь, и они разделили на двоих маленький окурок.
— Так вы думаете, мы тут все кающиеся грешники? Да вы религиозный фанатик, да еще и фаталист, притом опасный, — заметил комкор.
— Так ли уж опасный? — блеюще засмеялся сухощавый. — Опасный — это уж скорее вы. Я ни одного человека в жизни не убил, не обидел — если только словом. А вы — убийда кадровый, профессиональный, вас этому в Академии Генштаба учили. Так что про опасность говорить не будем. А вот про фатализм — это да. И про кающихся грешников абсолютно с вами согласен. Так что побуду грешником еще немного… Да, а вас откуда забрали?
— Из Туркестана.
— А меня — из Эстонии, из Таллина. До того жил в Ленинграде, потом перевели в Таллин, и вот… Стоило ли переводить? Я шкаф старинный с таким трудом перевез, где он теперь? Только-только успел в курс дел войти в институте…
— А что за институт? — поинтересовался комкор, обжег пальцы окурком и бросил его в грязь.
— Институт, знаете, закрытый во всех смыслах, секретный то бишь. Но мы-то с вами все тут секретные и закрытые, так что скажу: институт не очень хороший. Как раньше бы сказали, богомерзкий. И, предвидя ваш вопрос, скажу, что мой грех, за который я тут котлованы рою, как раз в этом институте и взращен, хотя работал я там всего четыре месяца. И когда меня забрали по пустяковому, в общем-то, обвинению, я понял и сделал для себя вывод: заслужил. А вы говорите — фаталист, фанатик…
