— Игра, говоришь?.. Ну, хорошо, пусть будет игра. Пусть будут шахматные фигурки, пусть будут мартышки в качестве богов. Ты можешь бесконечно наслаждаться собственным воображением и рисовать себе ту картину мира, которая тебе больше всего нравится, однако ты не понимаешь главного. Главного, чем фигура отличается от человека, чем мартышка отличается от Бога…
— И чем же она отличается?
— Тем, что мартышка не Бог, а человек не шахматная фигура… А шахматы, даже самые сложные, никогда не сравнятся с жизнью. Всегда находился кто-то, не похожий на фигуру, кто-то, стремящийся уйти с доски, нарушить стройный ход «шахматной» комбинации. И нарушал! Пусть его даже после этого снимали с доски насовсем.
— Почему?
— Потому что мартышка никогда не сравнится с Богом. Иначе нашего разговора бы просто не было.
— У меня в голове чип, — жалобно сказал Хейти. — Они могут включить его в любой момент.
— Ну и что?! Пусть будет чип…
— Ты не понимаешь. Это ведь только шаг, только первый шаг на пути… я даже боюсь подумать, к чему. Никакая пропаганда не сравнится с этой маленькой микросхемкой — просто передатчик и приемник. И все. Чем тогда человек будет отличаться от фигуры?
— Ты непроходимо глуп. Человек будет отличаться от фигуры тем, что он человек. Ему свойственно тянуться к свету, как всему живому. А темные века всегда только временно, иначе бы они не назывались темными, никто бы не заметил разницы.
— К свету? — Хейти тихо засмеялся. — Они просто усовершенствуют технологию…
— Технологию? Вздор, мальчик мой. Все эти ваши игрушки, все эти технологические костыли просто пыль.
— Почему?
— Потому что мозг человека используется только на десять процентов. Сейчас это знает каждый школьник. Да, и вот еще что… ты до сих пор жив.
— Разве это много значит?
— Еще бы! А что же еще может много значить?!
— Да, но положение, в сущности, довольно безвыходное.
— Тем лучше, — ответил голос, медленно удаляясь. — Не будет места слабости. Бороться имеет смысл тогда, когда выходов уже не осталось.
Хейти открыл глаза. Похоже, он действительно заснул, и теперь что-то его разбудило.
Сергей и Дмитрий Дмитриевич напряженно вслушивались в тишину.
Внезапно Екатеринбургский вскочил и кинулся куда-то в затемненную дальнюю комнату.
— Быстро! — приглушенно крикнул он. — Уходить надо. Уходить!
Слесарев ринулся за ним, находу подхватывая Хейти.
— Почему? — спросил Хейти.
— Потому что тихо очень, молодой человек, слишком тихо! Я бывалый революционер, бывалый!
