Я открываю шкаф. И нахожу своё детское платье. В ромашках. Которое сшила мне моя мама на десятилетие. Я его надеваю. Прижимаюсь щекой к старушечьему лицу. Лицо почему-то очень холодное. Меня передёргивает. Я открываю дверь. И вхожу в берёзовую рощу Куинджи. Ложусь на неестественно яркую траву. Около меня на колени опускается моя мама. В её ладонях блестит вода из криницы. Вода сочится между мамиными пальцами. И капает на моё лицо.
– Пей, доченька, – просит моя мама. – Пей. Это очень вкусная вода. Она даст тебе силу.
Я приподнимаю голову. Пью. И целую мамину руку.
– Мама. Я так рада. Ты даже себе не представляешь. Ты только никуда не уходи от меня. Мама.
– Ты ничего не бойся. Здесь хорошо. И не страшно. Ты только не бойся.
– О чём ты?
– Среди мёртвых не бывает врагов. Смерть мирит. И делает братьями. Мёртвых нельзя бояться.
– О чём ты, мама?
Мама целует меня в лоб. Крестит.
– Сколько тебе лет, мама?
– Двадцать пять.
– Мне совсем скоро тоже. Двадцать пять. Совсем скоро. Мы ровесницы?
– Да.
– Ты такая красивая. Мама. Я так боюсь тебя потерять. Ты спой мне песню. Ты возьмёшь меня за руку. И будешь держать – крепко-крепко. Чтобы я не упала. Я с тобой никогда не падала. Мама. Не разжимай своей руки. И я никогда не упаду.
Моя мама машет мне рукой. И скрывается в куинджевой роще.
Я сажусь. Вытягиваю ноги. Вокруг меня водят хоровод люди. Они красивые. Эти люди. С прозрачной кожей. Голубыми глазами. В белых нарядах. В руках белые лилии. Они не ступают по земле. Двигаются плавно по воздуху. Я всю жизнь мечтала двигаться по воздуху. И у меня это иногда получалось. Но меня одёргивали. И наступали на ноги.
– Тебе хорошо? – спрашивают они.
– Мне так хорошо никогда не было.
– Оставайся. Здесь никогда не плачут. Никогда не обрызгивают грязью. Никого не хоронят. Здесь красота. И гармония. Оставайся.
– А можно?
Из рук в руки люди замедленными движениями передают младенца. Наконец – ребёнок на моих руках.
– Чей это малыш?
– Ты не узнаешь? Это твой нерождённый ребёнок.
– Мальчик, – улыбаюсь я. – Я так и знала, что это мальчик. – Я расстёгиваю передние пуговицы ромашкового платья. И прижимаю ребёнка к груди. Ребёнок сосёт мою грудь. В ней нет молока. Она пуста и безжизненна. Но ребенок всё равно сосёт. И даже при этом улыбается.
– Какой славный малыш, – говорю я. – Как хорошо, что он так и не родился. Он бы вырос самовлюблённым глупцом. Как его отец. Или испорченным мучеником. Как его мать. Он перехитрил всех. Он навсегда останется невинным божьим созданием.
