Почему Лерка? спрашивает Поручик, и я объясняю, мол, она сама говорила, что принимала наркотики в Англии, может, она подсела, а денег нет, вот и решила подругу тоже подсадить, сам знаешь, в кино сто раз видели.
Ну-ууу, тянет Поручик, а я вспоминаю, как Лерка говорила накануне Женькиной смерти, что Женька - жертва мужского шовинизма. Это Женька-то - жертва? Если бы Лерка спросила меня, я бы сказал, что жертва как раз Ромка, сказал бы, что в таких семьях жертва всегда мужчина, потому что он - верен, а женщина - нет. И дело не в том, что бабы - бляди, чушь, не бляди, просто они открыты миру, готовы принять в себя все - тебя, твоих друзей, своих бывших любовников, новых любовников, Москву, Россию, Лондон. Все падает, исчезает, словно в бездонной проруби, и каждый раз, когда я раздеваю Машку в номере лондонского отеля, там, где огромная кровать и недопитая бутылка "Дом Периньона", я чувствую, что это бездонность меня зовет. Но Лерка не спросила меня, а только говорила о неравноправии, о восприятии женщины как объекта, о деньгах, которые женщины получают, будто содержанки. А я вот Лерке денег собирался дать по старой дружбе, говорит Поручик, но, пожалуй, не буду теперь. Если она подсела.
Самурай принимает решение мгновенно и следует ему до конца, но я не уверен, что это и впрямь Лера. Спроси Поручик меня еще раз, я бы так и сказал, но Поручик молчит и рисует на салфетке эмблему своего клуба. И тогда я говорю:
– Знаешь, Поручик, спроси ты меня, что я думаю о "Ржевском", я бы сказал: тебе нравится бардак, нравится безобразие, нравится бессмысленность - но людям нужна твердая почва под ногами, нужно ощущение истории. Клуб "Ржевский" не должен быть продолжением распада. Он должен ему противостоять. Это должен быть клуб русской воинской славы.
***
Игорь Шиповский несколько лет назад окончил не то филфак, не то журфак, и даже пытался сначала издавать какой-то литературоведческий журнал. Но в какой-то момент он попробовал экстази, круто въехал в рэйв, затусовался на "Гагарин-Пати" с Бирманом и Салмаксовым, в результате переориентировался на журнал для любителей продвинутой музыки и правильных веществ. Горский много рассказывал о Шиповском Антону, но тот все равно удивился, увидев его: худощавый, высокий парень в очках, джинсах и свитере, типичный филолог или физик, вовсе не похожий на идеолога русского рейв-движения.
Шиповский сидел за столом, заваленным журналами. В руках - свежий номер "The Face". Антон даже облизнулся: картинки в нем всегда были психоделически-продвинутые и, как уже говорили в Москве, "стильные".
