Наш Декамерон | страница 26
Вот так уничтожив его последним замечанием, я придвинул к себе наконец его рукопись. Сделал суровое лицо, показывая, что перехожу к святая святых - литературе.
Самое смешное: он не засмеялся! С его-то чувством юмора! Нет, я не прав, все-таки он изменился. Я начал:
- Ну, насчет целующих мохнатую лапу, то бишь ручку-с… Ну, во-первых, далеко не все ее целовали. А многие и очень многие совсем не целовали… А тем, кто собирался или собирается этим заняться, - не советую руководствоваться твоим эпиграфом. Ручку не целуют квалифицированно, ее целуют искренне… Больше чувства да поклон пониже - вот и вся квалификация! Так что твой совет неточен, да… Это - раз, что же касается содержания рукописи…
Я аккуратно перелистал странички, исчерканные моим карандашом. На полях - редкие плюсики ("Славно!") и огромные частые минусы.
- Ну, надеюсь, ты серьезно не предполагаешь, что в нашем журнале ее напечатают?
Здесь я остановился. Он почему-то радостно кивнул. Я опять сделал "но сурово брови мы насупим".
- Но допустим: если бы! Если бы вдруг и напечатали… - Я помолчал. - Ты действительно хочешь правду?
- Ну что ж, - продолжал я. - Тогда слушай! У тебя есть имя. И главное, вокруг имени легенда. Дескать, ты можешь, а тебе не дают!.. Ореол шестидесятых. Если тебя напечатают, старик, эта легенда закончится. Навсегда. - Я опять (уже совсем небрежно) перебрал его листики. - Это все литература… прошлого десятилетия. Да, забавно! Да, эпатаж! Но так писатели серьезные нынче не пишут…
Здесь он как-то очень обаятельно улыбнулся. Не могу понять значения этой улыбки. Она меня мучает…
- Ты забыл рукопись, - сказал я.
- А х… с ней!
- Может, хотя бы один эпиграф уберешь?..
- Сам убери. Разрешаю! - засмеялся он злобно, бешено. (Прежний, прежний Д.!) И добавил, вставая: - Дай червончик, а?