Наклонившись к Ксюше, он протянул:
— Так-так. Стало быть, ты на пивоваров работаешь?
— Угу, — согласилась девушка, морщась от растревоженной раны. — В особом отделе.
Волошек закончил перевязку и поднялся, намереваясь заняться конвоем, однако Рыжий не спешил. Он занял место товарища и довольно резко предложил:
— Ну, рассказывай, во что вы с Тургом нас втравили.
— Нечего рассказывать, — девушка потрогала повязку. — Я и сама толком не знаю. Тург сказал, что среди наёмников может затесаться шпион. И если вдруг я его вычислю, то чтобы не трогала, а наблюдала исподволь. Что бочки нужно доставить любой ценой. И даже если они пострадают и часть груза будет утеряна, доставить в Альмагард в срок. Но вот про воду он даже не обмолвился.
— Может, в ней всё и дело? — предположил Волошек. Ему хотелось хоть немного защитить девушку от нападок товарища. — Формикус, помнится, утверждал, что от конвоя, мол, так и разит волшбой.
— Обычная вода, — скривил губы Рыжий. — Не заметно, чтобы сил у меня прибавилось… или ума…
Последние слова прозвучали двусмысленно, но никто даже краешком рта не улыбнулся. Жирмята задумался, а Волошек не стал мешать. Знал — товарищ, дай ему время, разгадает любую головоломку.
— Разве что сами бочки имеют какую-то ценность, — буркнул тот. — Дерево, скажем, заговорённое…
— Ну вот, видишь, — обрадовался Волошек.
— Так что, воду повезём? — с сомнением спросил Жирмята.
— Выходит, что так, — Ксюша попыталась подняться, но пошатнулась. — Чёрт! Ноги не держат совсем.
Вдвоём они отвели девушку к повозке и уложили рядом с Дастином. Ксюша протянула Волошеку пучок амулетов и ободрила:
— Немного уже осталось. Выберемся.
Глава четырнадцатая
АЛЬМАГАРД
Свою, ставшую уже родной, повозку Волошек и Жирмята поставили вперёд.
Она заметно опустела, их повозка. Припасы подошли к концу, оружие растратилось в стычках, многое было брошено во время бегства. И лишь клетка с голубями да пресловутая корзинка с пивом не позволяли назвать её порожней. И ещё раненые спутники.
Отряда не стало.
Рыжий спал. Волошек, поглядывая на амулеты, правил лошадьми, а в душе его лютовала тоска. Тоска по погибшим товарищам, пусть непутёвым, сварливым, грубым, но с которыми они столько пережили (то есть это они вчетвером пережили, а остальные как раз и нет). Тоска от напрасных жертв, от бессмысленности совершённых подвигов. Тоска от сознания, что их скорее всего подставили, послали на верную смерть и что подобное свинство давно в порядке вещей.
