В стороне ругались, плюя друг перед другом, две торговки из лоскутного ряда. Кучка адмиралтейских кузнецов со смехом глядела на эту сцену, подзадоривая:
– Не поддавайся, рыжая, засупонивай!
Софья протолкалась сквозь народ и сразу же увидела длинную вереницу телег. Они тянулись к большой перспективной дороге. Последние подводы стояли у избы с засохшей, осыпающейся сосновой веткой под тесовой крышей – у адмиралтейского кружала.
На некоторых подводах лежало парусное полотно, бичева, канаты. Другие – были порожние.
Возле подвод толпились темнозеленые мундиры морской гвардии.
У Софьи забилось сердце.
Она стала внимательно разглядывать моряков, надеясь найти среди них вчерашнего мичмана.
Но его нигде не было видно.
Софья сразу нашла только его востроглазого и востроносого товарища, с которым встретилась тогда в Морской слободе. Востроглазый мичман тростью выгонял из кружала загулявших подводчиков.
– Ехать надо, а они бражничать вздумали! – кричал он, подгоняя тростью валившихся с крыльца мужиков.
Софья решила, что ее вчерашний мичман где либо в голове колонны.
Она стала уже пробираться вперед, когда сзади послышалось:
– Глядите, наш Саша поспевает!
– Он долговязый – нагонит!
Софья остановилась, оглядываясь.
От мазанковых домиков Морской академии быстро шел к подводам тот высокий мичман, которого она хотела видеть.
– И у нашего философа нашлась зазнобушка, – бросил кто то.
– У него зазноба известная – книги. Небось, не в девичьей светелке, а в фарварсоновой каморке засиделся! – издевательски посмеиваясь, сказал Масальский, спрыгивая с крыльца. – Глядите, ей-же-ей, книги в платке несет!
– С кем это, Саша, так долго прощался?
– Ай да, философ! – подтрунивали кругом, когда высокий мичман подошел к телегам.
Мичман смущенно улыбался, сдвигая треуголку со лба на затылок.
– Ты за чем это, Сашенька, ходил? – спросил у него коренастый мичман, лежавший, развалясь, в последней телеге. – Пироги, что ли, на дорогу принес? – кивнул он на сверток.
– Книги взял, – ответил мичман.
Все рассмеялись.
– Я ж так и говорил: Саша у Фарварсона над книгами слезу проливает! – ликовал Масальский.
– Такая дорога – одуреть с тоски можно! – оправдывался мичман.
– Неужто, Сашенька, тебе за восемь годов книги еще не осточертели? – спросил у мичмана какой-то обрюзгший пожилой гардемарин.
– Поехали! Поехали! – раздалось с передних подвод. Темнозеленые мундиры зашевелились.
В суете прощанья уезжающих моряков с остающимися Софья на секунду потеряла Возницына из виду. Где-то впереди запели:
