, растительности дети жмутся друг к другу; на ветках чуть выше голов свернулись кольцами янтарноглазые питоны.
– Гринго, бля,– воскликнул мальчишка.– В какое херовое время мы живем,– Он мрачно уставился в реку, ветер шевелил тяжелые клубки его волос.
Глядя на этого пацана, Минголла понял, что завидует. При всей убогости, обезьяний король был вполне доволен своим местом в мире, уверен в его природе. Возможно, он заблуждался, но Минголла завидовал его заблуждениям, а особенно – мечтам о золоте и кокаине. Его собственные мечты развеяла война. Сидеть перед мольбертом и мазать красками холст ему уже давно расхотелось. Как и возвращаться в Нью-Йорк. Все эти месяцы главным в его жизни было выжить, и все равно он постоянно спрашивал себя, что пророчит это выживание, а теперь уже не знал, сможет ли вернуться. Он вжился в эту войну, привык дышать ее токсинами, и в Нью-Йорке он просто-напросто задохнется мирным воздухом. Война стала его новым домом, местом, где он мог жить.
Истина потрясла его со всей силой озарения: теперь Минголла знал, что ему делать.
Бейлор и Джилби подчинились своей природе, а значит, и ему нужно подчиниться своей, при том что она предлагает ему не такой уж большой выбор. Минголла вспомнил историю Тио Мойсеса о президентском пилоте и рассмеялся про себя. В каком-то смысле его друг – парень, которого он упоминал в неотправленном письме, – был прав, когда говорил об этой войне, да и вообще обо всем мире. Мир полон схем, узоров, совпадений и циклов, якобы указывающих на работу магической силы. Но эти же узоры и циклы – лишь отражение скрытых природных процессов. Чем дольше человек живет, тем богаче его опыт и тем сложнее становится его жизнь, пока в конце концов его не опутывают столько взаимодействий, такая паутина обстоятельств, чувств и событий, что никакая ерунда уже не кажется ему ерундой, все требует толкований. Толкования, однако, – пустая трата времени. Даже логические построения – и те в большинстве лишь попытки загнать таинство в клетку и запереть за ним дверь. Логика не убирала из жизни тайну. Столь же бесполезно было хвататься за узоры, следовать им, подчиняться мистическим законам, якобы в них выраженным. Оставался последний, но реальный путь – фортификация. Смириться с таинством, с непостижимостью и защищать себя от нее. Укрепить паутину, вычистить темные углы, провести сигнализацию. Изобретать планы нападения. В собственном лабиринте стать чудовищем – злобным и одиноким, как судьба, которой так хочется избежать. Агрессивное непротивление не было доступно пилоту из рассказа Тио Мойсеса, сам же Минголла – хотя подобную возможность и представлял ему Пси-корпус – просто ее упустил. Теперь он это видел. Вместо того чтобы бросать вызов опасности и готовиться к ней заранее, он лишь вяло на нее отвечал. Но теперь, думал Минголла, все будет иначе.
