«Да, да, девочка… — поспешно сказал профессор. — Ты лучше иди. Иди. Побудь в другой комнате. Нечего тебе все это слушать. Незачем».
«Но…» — попыталась возразить Ната.
«Никаких „но“! — решительно перебила Ева Евгеньевна. — Не спорь. Нет сейчас у нас времени с тобой препираться. Слушай, что тебе говорят. Иди».
О чем говорил Петр Андреевич с Евой Евгеньевной, Нате неизвестно. Она может только догадываться. Во всяком случае, когда ее позвали в столовую, Петр Андреевич был донельзя растерян, тетушка же вела себя энергично. Надо полагать, она все давно продумала и нашла выход. Сообщение профессора, что им интересовалось НКВД, только ускорило осуществление принятого решения.
«Вот что, Ната. Ты уже взрослая, ты все должна понять, — сказала Ева Евгеньевна, едва Ната вошла в столовую. — Нам с Петром Андреевичем, вернее, Петру Андреевичу грозит страшная опасность: его, а возможно, и меня собираются арестовать. Нам придется бежать. Скрыться…»
«Евочка, — робко вставил профессор, — а может…»
«Нет, — жестко сказала Ева Евгеньевна. — Нет и нет. И не думай, Петр Андреевич. Все решено. Где мы будем, Натя, я пока не могу тебе сказать, но ты не волнуйся и, главное, кто бы тебя о нас ни спрашивал, молчи. Уехали, мол, и всё, ты ничего не знаешь. Поняла? Мы… Мы тебе скоро позвоним. Теперь же…»
— Ну, — закончила свой рассказ Ната, — все это произошло часа за полтора, за два до вашего прихода. Ева Евгеньевна тут же начала собирать вещи, что-то укладывать, перекладывать. А дядя все ходил, все ходил по комнатам как потерянный. Пробовал было вот тут, на тахте, что-то читать, только ничего не вышло. Опять принялся ходить, ходить… Уйти они решили завтра с утра, а тут — ваш звонок. Вот и все.
— У меня несколько вопросов, — сказал Скворецкий. — После того дня, после вторника, Малявкин у вас не появлялся? С тетушкой вашей больше не встречался, не беседовал?
— Борис? Нет, не появлялся. А с тетушкой… С тетушкой — не знаю. Может, где и встречался, может, по телефону разговаривал.
— Где он сейчас, куда от вас ушел, вы не знаете? — спросил Горюнов.
— Понятия не имею. Он стал такой скрытный, такой странный… Скажите: Борис — дезертир? Или… или что-нибудь еще? Хуже?
— Дезертир? Или хуже? А что хуже, что вы хотите сказать? Что-то я вас не совсем понимаю. Впрочем, попытаюсь ответить на ваш вопрос, — сказал Скворецкий. — Мы не знаем, дезертир ли Малявкин, почему он себя так странно, как вы рассказываете, вел. Нет, пока ничего определенного я не могу утверждать. Известно лишь одно, что по приезде в Москву ни Малявкин, ни Гитаев никаких служебных поручений не выполняли. Ну, есть и еще кое-какие обстоятельства, говорящие не в их пользу. Впрочем, судя по вашему рассказу, и вам они оба не внушили особого доверия. Разве не так?
