— Я готов, — улыбаясь, ответил он и взял ее под руку, когда к ним подошел очередной гость. — Попозже.
Люди проплывали мимо как в тумане, и Виктория сама не заметила, как расслабилась, машинально отвечая на дежурные приветствия и вопросы. О’кей, он сказал это не подумав. Но это было сказано одному-единственному человеку и, учитывая, кто этот человек, можно рассчитывать, что дальше это не пойдет. «Ты можешь остановить дикую затею Джона до того, как слухи…»
— Помолвка?
«…начнут распространяться». Черт! Уже! Слово облетело толпу гостей быстрее, чем пуля, и сердце Виктории подпрыгнуло в груди. Она в ужасе подняла на Джона глаза.
— О Боже, что ты сделал?
Его лицо, как обычно, сохраняло нейтральное выражение, но в его тоне слышались командные нотки, когда он произнес:
— Притворяйся дальше, не останавливайся… У меня есть на то веская причина, и я с радостью объясню тебе попозже, почему пошел на этот шаг.
Что ей оставалось делать? Но когда он положил свои длинные пальцы ей на бедра и развернул ее лицом к толпе, она испугалась, что улыбка, которая стоила ей огромного труда, выглядит такой же фальшивой, как и то, что она чувствует. И когда все разразились аплодисментами, она подумала, что убьет его, когда все это закончится.
Лихорадочно соображая, как исправить ситуацию, Виктория подняла руку и подождала, пока стихнут аплодисменты и перешептывания.
— Пожалуйста, — мягко начала она, моля об одном — чтобы Джон не перебил ее. Но именно это он и сделал, холодно заметив:
— Мы не хотели сообщать о помолвке сегодня, подразумевая, что тактичнее было бы оставить это сообщение до лучших времен.
Она готова была наброситься на него. Но заставила себя стиснуть зубы и улыбнуться, довольствовавшись тем, что наступила острым каблуком своей изящной лодочки ему на ногу. Да так, что перенесла на нее весь свой вес.
— Мистер Мильонни имеет в виду, что сегодняшний день предназначен только для воспоминаний о моем отце. И мы оба считаем, что другому сейчас не должно быть места. Правда? — Она подняла на него глаза.
— Абсолютно. — Он незаметно пнул Викторию коленом, заставляя ее убрать ногу с его ступни, где она, по-видимому, хотела просверлить дырку.
Стиснув зубы, Виктория продолжала улыбаться. Найдя руку Джона, обнимавшую ее бедра, она впилась ногтями в запястье под крахмальной манжетой парадной сорочки.
— Умоляю вас, — обратилась она к взволнованной толпе, — сделайте вид, что вы ничего не слышали. Я никогда не прощу себе, не говоря уже о Джоне, если этот скорбный день превратится в наш праздник.
