Мамай поднял лицо к небу. Холодно и колюче глянули в его глаза звезды. Он вдруг подумал, что, если бы сейчас потребовалось всю землю превратить в прах ради завтрашней победы, он не стал бы раздумывать и приказал бы своим воинам сделать это. Ради власти, ради золотоордынского трона, сыновья убивали отцов. Так имеет ли после этого хотя бы какую-то цену жизнь сотен тысяч воинов – своих и чужих?
Мамай вдруг замер. Ему послышался отдаленный топот коней. Он остановился и стал ждать. Замерли за спиной туленгиты, сжимая в руках копья. Где-то в вышине, между звезд, тоскливо и протяжно закричала совка. Мамаю показалось, что в темноте мелькнули неясные тени, потом почудились приглушенные человеческие голоса. Не оборачиваясь он протянул в сторону туленгитов руку, и один из них, угадав желание хана, вложил в нее лук и длинную оперенную стрелу.
Мамай привычно и сильно натянул тетиву. С тонким свистом улетела во тьму стрела, в ту сторону, где ему почудились человеческие голоса. Хан ждал крика, стона, топота копыт, но вокруг по-прежнему было тихо. Он облегченно вздохнул. Выходит, что все ему померещилось. И, хотя опасности никакой небыло, сделалось вдруг неуютно и одиноко в ночном поле. Мамай вдруг спросил себя: зачем пришел сюда? – и не нашел ответа. Он повернулся спиной к невидимому во тьме русскому войску и торопливо стал взбираться на холм к своему шатру.
Не знал Мамай, что через два года, перед самой смертью, вспомнит он эту ночь на Куликовом поле, и неясные тени во тьме, и выпущенную наугад, в русскую сторону, бесполезную стрелу. И вспомнит рассказ русского купца, похожий на правду и на полуправду одновременно, как накануне битвы выезжали на поле великий князь московский Дмитрий Иванович и Дмитрий Боброк-Волынец, чтобы послушать, о чем поведает им родная земля. Приложив ухо к земле, услышат они крик и плач русских и татарских жен и поймут, что немногие вернутся с битвы. И еще будет дано им знамение свыше о близкой победе…
Ссутулившись над крошечным костром, разведенным прямо посреди шатра, просидит всю долгую осеннюю ночь в одиночестве Мамай, терпеливо ожидая наступления утра.
Он не заметил, как задремал. А когда открыл глаза, увидел, что наступает рассвет. Зыбкий, тусклый свет просачивался в шатер. Мамай торопливо вышел на улицу.
Непроглядный, чадный туман закрывал весь мир, и не было видно ни земли, ни неба. Голова у хана закружилась, и он вытянул вперед руки, боясь упасть.
