Успокоив себя тем, что высокородные тоже плачут, дон Мигель расправил плечи, смело глянул Гроссмейстеру в глаза и храбро сказал:
— Вот мое мнение, сударь: это нарушение Пражского пакта… но я охотно выслушаю и другие соображения.
Вот она, бомба… И рванула она со страшной силой. Принц побледнел и отшатнулся, его подданные, вытаращив глаза, издавали вопли ужаса.
— С чьей стороны? — грозно спросил принц.
— Полагаю, что не с нашей. Скорее всего, со стороны членов Пакта… Если это не так, то перед нами первый доказуемый факт темпоральной интервенции из страны, которая не принадлежит к членам пакта.
В зале воцарилась тревожная тишина.
— Вы отдаете себе отчет, что такое утверждение чревато серьезнейшими последствиями?
Дон Мигель кивнул.
— У вас достаточно серьезные основания?
— Я полагаю, что да, сударь. Проведя на месте те исследования, которые возможны без хроноаппаратуры, я не смог прийти ни к какому другому заключению.
Принц протянул к безобидному на вид кусочку металла волосатую руку, но в последний момент отдернул, как от спящей кобры.
— Очистите зал! Сию минуту! И если кто-то хоть словом заикнется, о чем говорилось на заседании, то еще до вечера лишится головы! Ясно? Палач! Я знаю среди присутствующих по меньшей мере трех болтунов, у которых языки трещат день и ночь, как сухие бобы в погремушке. Проследи, чтобы до вечера было поставлено еще три кола на тот случай, если придется нанизать на них головы с длинными языками!
Человек в черной маске, поклонился, мол, понял приказ.
— А сейчас — вон! — рявкнул принц. — Все, кроме дона Мигеля, и — живо!
Дон Мигель считал Пражский пакт хрупкой преградой между существованием человека и силами хаоса. Он был чем-то вроде бумажной пробки в жерле вулкана, но лучшего варианта защиты от катастрофы человечество пока не придумало.
Когда дон Карло Борромео открыл, как трансформировать время в измерение, по которому возможно путешествие, он, которого одни называли мудрецом, а другие — циником, испугался, представляя, во что алчные люди способны превратить такое чудо. Он долго не решался обнародовать свое открытие, советовался со своим исповедником. Вместе они решили, что на тот же самый принцип естествознания может наткнуться и кто-то другой, и, не исключено, окажется менее скептичным и не станет мучиться над вопросом: а сумеет ли человечество разумно использовать силы природы, которые превосходят самую смелую мечту?
Борромео хорошо изучил современников — «непримиримые» желали во что бы то ни стало отвоевать Испанию, свое древнее отечество, откуда сильные противники-мусульмане некогда изгнали христианскую цивилизацию. Эти люди не устрашились бы отправить назад, в прошлое, современную армию, чтобы изменить историю. И в Восточную Конфедерацию входили страны, которые хотели бы превратить рыхлый политический союз в мощную единую империю. Им мешало лишь то, что никак не могли достигнуть согласия, кто из них станет господствующей национальной державой — Литва, Польша, Пруссия или Россия.
