– Хорошо, очень хорошо, просто превосходно! Дайте мне вашу руку, сударь!
Пардальян пожал руку короля и тотчас вышел, а сразу же за ним – Санси, которому Беарнец шепотом отдал какое-то распоряжение.
В тот момент, когда шевалье уже намеревался сесть в седло, Санси вручил ему верительные грамоты и приказ о его полномочиях, говоря:
– Господин де Пардальян, Его Величество приказал мне передать вам тысячу пистолей на дорожные расходы.
Пардальян с явным удовлетворением принял пухлый мешочек, но при этом насмешливо спросил:
– Вы говорите, господин де Санси, тысячу пистолей?
И получив подтверждение, отозвался:
– Черт подери, неужто король наконец-то разбогател?.. Или же его скаредность, о которой так много говорят, всего лишь легенда? Как! Тысяча пистолей?.. Это слишком! Право, слишком!
С этими словами от тщательно запрятал мешочек в глубины своего плаща.
Покончив с этой немаловажной операцией, он вскочил в седло и пожал руку Санси:
– Передайте королю, чтобы на будущее он был побережливее со своими пистолями... А не то, мой бедный де Санси, вам придется заложить даже застежки от камзола.
И он покинул ошеломленного де Санси, не знающего, что вызывает в нем больше восхищение: несгибаемое мужество Пардальяна или же его безрассудная беззаботность.
В то время, когда король ожидал шевалье де Пардальяна, в келью по соседству с кабинетом, где Беарнец совещался со своими приближенными, вошла аббатиса Клодина де Бовилье. Аббатиса приблизилась к стене, открыла маленький потайной глазок, скрытый в гобелене, и через это узкое отверстие стала слушать беседу, не упуская из нее ни слова, и наблюдать за тем, что творилось в кабинете.
Когда Пардальян вышел от короля, Клодина де Бовилье закрыла глазок и тоже покинула келью.
Минуту спустя она уже была наедине с королем; тот, заметив серьезное выражение ее обычно радостного лица, галантно воскликнул:
– Ой-ой-ой, мой нежный друг, откуда взялась эта тучка, которая омрачает вашу красоту и гасит блеск ваших прекрасных глаз?
– Увы, сир! Настали суровые времена! А ноша нашего служения слишком давит на слабые женские плечи.
Направив таким образом разговор в нужное ей русло, Клодина начала длинный рассказ о своих заботах аббатисы и о денежных затруднениях, с которыми она ежедневно и ежеминутно сталкивается.
– Сто тысяч ливров, сир! Имея эти деньги, я спасу обитель от разорения. Неужели вы откажете мне в этих несчастных ста тысячах ливров?
Настроение Беарнца заметно ухудшилось, как только прозвучала эта весьма кругленькая сумма. Но Клодина настаивала, и король жалобно произнес:
