Я провисел в таком положении от силы несколько секунд, но они показались мне самыми длинными в моей жизни. Потом чьи-то руки уверенно обхватили меня сзади за грудь и стали медленно, словно гвоздь из стены, вытягивать наверх. Почти сразу же к ним присоединились другие руки, послабее, их помощь в моем извлечении была скорее психологической. Я испытывал одновременно чувство безграничной благодарности к моим спасителям и жгучий стыд за то, что не могу облегчить их труд: еще не оправившись от шока, я все никак не мог попасть ногой на край отверстия в полу, к тому же с ужасом понимал, что и рука моя вот-вот соскользнет со своей ненадежной опоры. Но, по счастью, к этому моменту тело мое было уже полностью извлечено наружу и даже – я, должно быть, на какое-то время утратил ощущение реальности – заботливо усажено на мягкое сиденье.
Когда сознание постепенно, слой за слоем, вернулось ко мне, я обнаружил себя на привычном месте. Причем меня крепко, словно я собирался вырваться, удерживали под локти с одной стороны – сын Инчучуна, а с другой – сын… э-э-э… жены декабриста.
Я не был уверен, что смогу что-нибудь сказать. Или наоборот, был уверен, что все равно не подберу нужных слов, ни сейчас, ни когда-либо еще, способных выразить те чувства, которые я испытывал по отношению к моим соседям. Поэтому я просто крепко пожал им руки… сильно дрожащими пальцами.
– Не шути так больше! – по-детски строго отчитал меня Игорек. – Я из-за тебя чуть не опоздал выгулять мамонтенка.
«Невыгулянный мамонтенок, – подумал я. – Какая трагедия!»
Так громко и счастливо я не смеялся, пожалуй, ни разу в жизни. И так заразительно: сначала к моему смеху добавилось звонкое хихиканье Игорька, а затем и губы Чингачгука дрогнули, хотя он сразу же сгреб лицо в кулак, делая вид, будто кашляет.
– Ну ты и урод! – почти нежно сказал он. – На, все же выпей.
Он снова протянул мне баночку «Хольстена», которую я на сей раз принял с благодарностью и поднес к губам, почти не расплескав. Пиво оказалось теплым и странно сладким, как обычная вода после таблетки цитрамона. За пару глотков я выхлебал больше половины банки и, подумав, что отдавать ее хозяину теперь не совсем удобно, допил до дна. А потом перевернул и потряс, ловя ртом последние капли.
Изменение, произошедшее в интерьере вагона, я обнаружил не сразу. Точнее, это было не столько изменение, сколько устранение изменения и восстановление некоторого статус-кво. Сначала я обратил внимание, что шум колес снова стал вполне терпимым, и только потом заметил, что прямоугольная дыра в полу куда-то исчезла.
