Я стоял на месте, отчетливо понимая, что мне нельзя терять ни секунды, потому что двери вагона вот-вот закроются, а мне обязательно нужно в этот момент оказаться снаружи, потому что вокруг происходит что-то неестественное, неправильное, потому что, если я не выйду сейчас, этот сумасшедший поезд увезет меня еще дальше, прочь от привычной реальности и уже никогда не отпустит назад. А ведь я, черт возьми, должен! Должен остаться здесь.
Потому Что Я Здесь Нужен.
Поэтому я сделал глубокий вдох, как перед нырком в прорубь, весь внутренне собрался, как перед прыжком с парашютом (хотя в прорубь ни разу в жизни не нырял, и с парашютом, в общем-то, тоже не прыгал) и… не смог сделать шаг.
Не хватило решимости. Привычные детали вагонного интерьера: полировка стен, блестящая прохлада поручня, а главное – неровная надпись на стенке, справа от дверей, сделанная синим фломастером, призывающая кого-то там бить и что-то там спасать – все это показалось мне в этот момент настолько близким, настолько родным… А сам вагон ощущался одиноким островком безопасности посреди бескрайнего океана, мертвой зоной в самом центре бушующего циклона.
А когда мое гипертрофированное чувство ответственности все-таки взяло верх над первобытным страхом и я уже почти оторвал подошву правого ботинка от пола, чтобы сделать шаг, было уже поздно: вагонные двери перестали искушать меня, сомкнувшись в нескольких сантиметрах от моего лица.
Я остался внутри, тем самым совершив самую большую ошибку в своей жизни. Если, конечно, не считать прокола, случившегося 16-го апреля, благодаря которому эта дата навсегда останется в моей памяти.
Буквально за секунду до того, как половинки двери передо мной слились в одно целое, я расслышал еще один звук, донесшийся снаружи, откуда-то справа. В самом звуке не было ничего сверхъестественного, его могла бы издать, например, захлопнувшаяся ловушка турникета, но ощущения, которые он с собой принес… Я внезапно испытал резкий приступ какой-то непонятной тоски, хотя всегда был уверен, что тоска – это не то чувство, которое может возникнуть спонтанно. В наступившей тишине я отчетливо слышал, как крохотным отбойным молоточком бьется в груди сердце. С ладони на отшлифованную до блеска поверхность поручня скатилась капелька пота.
И еще я вдруг почувствовал, что, родись я не человеком, а какой-нибудь безродной дворнягой, я бы сейчас точно не удержался и завыл…
